Никогда. Карола Мартинес Арройо
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Никогда - Карола Мартинес Арройо страница 4
Бабушка попросила, чтобы я надела платье и туфли и пальто, потому что на улице ветрено. Я ушла к себе и достала платье, в котором ходила на выпускной из седьмого класса.
– Бабушка, можно надеть кроссовки?
– У тебя разве нет нарядных туфель?
– Нет.
– Какой у тебя размер?
– Тридцать восьмой.
– Возьми какие-нибудь у мамы в шкафу.
Я полезла в шкаф, папа принимал душ.
Выбрала черные балетки с вышивкой; мне они были широки, но я вставила свои стельки, и стало получше. Одевалась я медленно, мы всё делали очень медленно. Я слышала, как бабушка заходит и снова выходит. Папа все еще мылся, из-за двери доносились всхлипывания. Бабушка достала костюм из шкафа и положила на постель. В ванной закрылся кран. Папа вышел, гладко выбритый, и в трусах сел на кровать. Бабушка стала одевать его, как Маргариту: он поднимал руки, продевал голову в ворот рубашки, давал застегнуть пуговицы. Вот он одет; бабушка обнимает его и приглаживает ему волосы пальцами. Тут до меня дошло, что она его мама. Ну, то есть я всегда знала, что Нильда – папина мама, но я впервые осознала, что она – его мама, она его выносила, меняла ему подгузники, вытирала сопли, водила в школу. Бабушка все еще его мама, а папа позволяет ей себя одевать и плачет. Мне же пришлось одеваться самой.
В дверь позвонили.
Мы сели в большую черную машину. Папа – на пассажирское сидение, мы втроем – на заднее. Перед нами ехал катафалк, в нем – гроб, а в гробу – моя мама. Не катафалк, а матрешка.
Приехали на кладбище. Я удивилась, потому что представляла себе кладбище по-другому, где-нибудь в лесу, как в кино. Нет, мы приехали на то же самое кладбище, где лежит прабабушка. Непонятно: раз маму кремируют, зачем ехать на кладбище? Спрашивать у бабушки не хотелось – Мэгги услышит.
Катафалк остановился, гроб достали из машины и погрузили на каталку. Потом мы дружно, как по команде, пошли в обратном направлении.
Подошли к белому зданию, я засмотрелась на высоченное старое дерево, которое сильно раскачивалось от ветра. Мы шли медленно, потеснее прижавшись к папе. Помню белую лестницу, ступени все в дырочках и стертые по краям.
Остановились, дедушка поднялся на несколько ступенек и объявил о том, что папа хочет сказать несколько слов. Папа заговорил, голос его становился все тише и тише, слов было почти не разобрать, и я поглядела на Мэгги; она что-то бормотала себе под нос, заставляя плясать пластиковую игрушку в руках. Не помню, как долго папа говорил, но под конец своей речи он спросил: «Почему же ты ушла?». Мама бы посмеялась над такой пошлостью и ответила бы: «Никуда я не уходила – я умерла». Она всегда внимательно относилась к значению слов. Как-то раз за обедом она сказала мне:
– Если ты называешь вилку «штуковиной», она перестает быть вилкой, – и наколола ломтик помидора для Мэгги.
– Вилке все равно, она не живая, – возразила я.
– Вещи