– выполнят ли приказ? Не по злой воле болтать будут, а так, по глупости.
Несмотря на еще молодой возраст, Никита Петрович был человеком опытным и неплохо знал людей. А потому, поразмыслив, пришел к выводу, что пытаться сохранить тайну при снаряжении судна в дальний поход – дело бесполезное. Слишком уж много в него вовлечено посторонних. Да и на своихто, честно сказать, надежда слабая. Не так уж и давно Бутурлин командовал «Глюкштадтом», хоть и успел себя зарекомендовать, тем более – перед собственнойто командой!
Что же, пока не получается ничего придумать… Так и оставить эту мысль до вечера или вообще до завтра – пусть вызреет. Пока же не худо было бы поговорить со знающими людьми – хотя бы с тем же маркизом – по поводу шведских факторий в Африке. Хоть какоето представление иметь.
И – Карлофф! Да – Карлофф! Чувствовал Никита Петрович – сей обиженный господин может оказаться весьма полезен.
Сведения о шведской Африке, Карлофф… Где все это взять? Правильно – все там же, на ассамблее у красотки ДагмарыФедерики Линнстад! У нее ведь каждый день ассамблеи – средства позволяют – вот и сегодня наверняка ктонибудь ошиваться будет. Но сперва надобно переговорить об Африке со старым маркизом.
В нетерпении Никита Петрович – риттер Николаус ван Хеллен – явился в особняк загодя, когда все еще отсыпались, и даже слугапривратник выглядел заспанным.
– Госпожа маркиза еще только встала… Прошу вас немного обождать в зале, мой господин. Трубку? Бренди? Шнапс?
– Неси, пожалуй, яблочную… Да! И доложи обо мне маркизу!
– Никак не смогу доложить, херр Хеллен! – старый слуга обескураженно развел руками. – Господин маркиз нынче еще при дворе и, верно, вернется поздно. Прощу вас, проходите…
Ведомый слугой, молодой человек поднялся по беломраморной лестнице в малую залу, светлую, с большими окнами и светлозелеными стенами, украшенными позолоченною лепниною. Всякие там амурыпсихеи, узорыорнаменты… В простенках висели картины в богатых золоченых рамах. Не особо большие – как раз для дома – но очень красивые, Бутурлину нравились. Подобные висели и в шведском Ниене, и даже в родном для Никиты Петровича Тихвинском посаде, в домах богатых купцов, связанных с иностранной торговлей. У толмачей даже имелись, у лоцманов… Ну, а что – красиво! Жаль, на Руси таких не писали, почемуто както было не принято.
Эти вот фрукты, посуда, дичь назывались «натюрморты», что пофранцузски значило – «мертвая натура» или както так. Поля же, леса и все такое прочее именовались тоже пофранцузски – пейзажами. Пейзажи Бутурлину нравились больше всего, особенно вот этот вот – с мельницами. Ну, это ж надо так нарисовать, чтобы как в натуре все! Поистине, сие возможно лишь с соизволения Божьего…
А парсуны – портреты – тоже неплохи! На Русиматушке с недавних пор тоже так пишут. Правда, те на иконы больше похожи, эти же – как живые! Вот важный господин в шляпе, а вот – разбитная девица с
