висок у двоих по краям, а вот с последним не повезло: ведомый каким-то шестым чувством или удачей, он на долю секунды раньше склонил голову, как бы в изумлении глядя на происходящее, и ему лишь разорвало мочку уха и часть ушной раковины. Ха, прямо как… Больно!
Время с болезненным ударом в висок от неслучившегося воспоминания вернулось в норму. Я остался лежать, скорчившись от боли рядом с избитым пленником, возле меня, подвывая, лежал здоровяк – обе иглы торчали у него из лица там, где раньше полагалось быть глазам, однако он в порыве отчаяния попытался их то ли достать, то ли нащупать, куда они ему попали. Зря – зрелище вышло однозначно неприглядным! Ещё двое лежали чуть поодаль – один хрипел и булькал, завалившись набок, второй не подавал признаков жизни. А вот последний…
– Ах ты с-с-сука, – прошипел подранок, одной рукой зажимая рваную рану, а другой шаря по земле в поисках оброненного обреза.
Ну всё, приплыли! Недолго туш играл оркестр – корнет напился и…
– АРРРР!!! – Через пролом в крыше в заброшку черным болидом влетел ворон. Скорость пернатый набрал приличную – лишь в самый последний момент, ловко извернувшись, он выставил вперёд когти и впился ими в лицо бандита, влетев в противника как капитан Гастелло – в колонну фашистской техники.
Гопник заорал и попытался содрать с себя ворона – но куда там! Птиц словно заправский дятел молотил клювом по лицу как по трухлявому дереву, не забывая уворачиваться от суматошных попыток его ударить.
Старик, собравшись с силами, подкатился под ноги оставшегося бандита – тот запнулся и кубарем полетел на меня. Ворон ослабил хватку и красивым пируэтом ушёл в сторону, издав своё горделиво-насмешливое "Аррр!", а я, превозмогая боль, вцепился рукой в глотку почти поверженного врага и достал кухонник. Удар! Ещё! И ещё!
Сработал грязно, но наверняка: гортань представляла собой полотно безумного авангардиста, а по совместительству – ещё и работника скотобойни. Зато Гастелло будет удобно…
Глава 6. "Вересковый мёд"
– …вот так меня тут и взяли, – грустно закончил рассказ пожилой мужчина, который оказался ни много-ни мало целым профессором филологии из престижного столичного ВУЗа. В прошлом…
Собственно, история вышла простой и незамысловатой: спальный район Москвы, сталинские высотки – а это не только высокие потолки, но и вполне себе неплохие бомбоубежища, в которых рождённые в Союзе деятели науки, культуры и искусства (нормального, а не когда голой жопой на холсте картины рисуют, зажав булками мелок от тараканов, вымазанный в кетчупе!) поддерживали относительный порядок. И вот когда началось – тут я сделал понимающее лицо и задумчиво сказал "Угу…" – вся эта интеллигенция с внуками, книгами и, внезапно, тревожными чемоданчиками дисциплинированно спустилась под землю.
Первые дни народ сидел смирно и дисциплинировано – сверху бухало, снизу сыпалась штукатурка, запасов еды и воды хватало для полноценного питания растущих организмов и поддержки активного долголетия
