метров по жидкому редколесью, как из темноты выступили конструкции явно рукотворного происхождения. Пошатнувшиеся огромные колья когда-то представляли собой основательный забор, но за последние десятки лет позабыли о своей фортификационной функции. Это, впрочем, не означало, что на огражденную территорию можно войти без последствий. С теми бревнами, что уже вросли в землю, я познакомилась обеими коленками поочередно несмотря на то, что для верности держалась за спину подружки. Когда я поскользнулась в третий раз, больно приземлившись на пятую точку, Нашка нервно фыркнула и остановилась чуть впереди меня. Поглощенный драконьей шкурой солнечный свет позволял ей чуть фосфоресцировать в темноте. Было видно, что Наташина спина выгнулась напряженной дугой.
– Ты чего? – спросила я.
– Да так, – она со свистом выдохнула, – странное что-то. Запахов ничего человеческого, ты говоришь, нет, а присутствие чье-то ощущается. Как будто воздух изменился. Ты не чувствуешь, а, лиса-ведьма?
Я вздрогнула. Нашка никогда меня так не называла, и, кроме того, последняя фраза была произнесена словно на два голоса. Один подружки, другой – низкий, мужской свистящий шепот. Снова! Ч-че-ерт! Я нервно дернулась, прислушиваясь, но мы с Нашкой по-прежнему были вдвоем. Только вот отчего у меня волосы на загривке дыбом встали?
– Озоном пахнет, – ответила я, осторожно выпрямляясь и доставая кукри. – У реки так не пахло.
Да черт с ней, с рекой! Так и после грозы не пахнет: странная смесь свежего ветра, хвои и ментола. Холодные иголочки дуновением пробежали по рукам вверх, плотно охватив шею колючим обручем. Стало трудно дышать. Ледяной ветер рванул волосы. На мгновенье мне показалось, что я сейчас грохнусь в обморок. Инстинктивно я снова ухватилась за Нашкину спину. И странным образом колючки исчезли, словно и не было, ветер потеплел, а потом вовсе стих. Остались только неестественный запах озона и мы с Нашкой в темноте. Причем темнота внезапно перестала давить, скорее наоборот, стала уютной и спокойной, почти домашней. Постепенно мои лисьи глаза адаптировались к мраку, и он уже не казался таким густым. Возникло какое-то странное предчувствие комфорта, какой бывает у путешественника, когда он, прошлепав несколько часов под проливным дождем, оказывается перед заветной дверью, где его ждут глинтвейн и сухие носки. Заметив, что еще сжимаю в скрюченной левой руке нож, я, подумав, его убрала. Защититься им все равно вряд ли удастся, а вот, споткнувшись в темноте, покалечиться – вполне.
– Дом.
Нашка мотнула носом. Похоже, попытку моего организма озадачить меня кризом, она не заметила. И голос ее на сей раз прозвучал, как положено, никаких слуховых галлюцинаций.
– Курятник какой-то. Стены да крыша. Тоже мне – иномирная архитектура.
– Ну если курятник, то мне там самое место, – развеселилась я.
– Послушать тебя, так мне самое место в какой-нибудь огромной холодной мокрой пещере, – фыркнула Нашка.
Я хмыкнула:
– Тусик, не обижайся, но мне почему-то кажется,
