запаха.
Кряхтя, отец начал убирать со стола.
– Я поставлю чай? – предложил Свирин. Он поднялся, собираясь взять чайник, но Настя убрала его в сторону:
– Спасибо, Владимир…
– Борисович, – хихикнув, подсказал он.
– Вот именно. Мы уж как-нибудь сами, Владимир Борисович.
– Сами? – переспросил Свирин и придвинулся ближе к женщине. Неожиданно он протянул свою костлявую руку к ее правому плечу, и Настя, изменившись в лице, отстранилась.
Владимир ухмыльнулся, осторожно сняв с ее блузки ворсинку.
– Тсс… Ты что такая нервная?
Настя многозначительно посмотрела на отца, который меланхолично возил по столу из стороны в сторону грязной тряпкой, вероятно, рассчитывая, что после этих манипуляций он станет чище.
– Извините, но мы хотим побыть одни, – сказала Настя. На ее лице проступила бледность, но голос звучал решительно.
Глаза-угольки сверкнули, и рот Владимира разъехался еще шире:
– Конечно. Извините.
– Володь… – начал отец, но Свирин похлопал его по плечу:
– Все в порядке. Я зайду позже.
«Не надо сюда заходить! – хотела закричать Настя. – Ни позже, ни раньше, вообще никогда!!»
– Всего хорошего, – бросила она.
Отец хмуро взглянул на нее:
– Успокойся. Лучше проводи дядю Володю.
С каменным выражением лица женщина вышла в тесный коридор. У самых дверей Свирин внезапно резко повернулся:
– Не ругай отца. Он не виноват, что все так вышло.
– До свидания, – процедила Настя.
Глаза-угольки вновь сменили слякотные обмылки.
– Я знал твою сестренку, – медленно произнес он. – Вы были очаровашки. Жаль. Очень жаль, что так получилось.
– Уходите! – не выдержала Настя, распахивая перед ним замызганную дверь. У нее перехватило дыхание, когда она увидела у порога сутулого, неряшливо одетого мужчину на костылях. На нем была мятая рубашка и бежевые шорты, на ширинке которых проступали подозрительно грязно-желтые пятна.
– Папа, – прогундосил тот безо всякого выражения.
– Ты чего, Кирюша? – удивился Владимир, выйдя за дверь. – Чего тут околачиваешься?
Кирилл хлюпнул нижней губой и тупо уставился на Настю. На его одутловатом, бледном, как рыбье брюхо, лице вспыхнуло изумление, будто он впервые за всю жизнь увидел женщину.
– Я… я слуфал, – проквакал он, роняя на засаленную рубашку липкие слюни. – Слуфал я. Хотел тебя позвать. Домой.
– Подслушивать нехорошо, – покачал головой Свирин. Он подмигнул оторопевшей Насте и закрыл дверь. – Идем, сынок.
– Вашу мать, – выдохнула она сквозь сжатые зубы.
Женщина вернулась на кухню.
– Ты голодная? – заискивающе
