Эльзаса с Францией. И здесь одна из главных причин, почему Франция, несмотря на полное истощение, не шла ни на какие компромиссы в этом вопросе. Германии никогда не дождаться таких привязанностей: железный кулак будет крепко держать, пока он имеет силу сжиматься. Но как только ослабеют железные пальцы – никто их не поддержит, и развал будет тем сильнее, чем связь кажется крепче и беспощаднее.
И вот, выбирая между двумя системами, мы, русские, остановились на германской, вероятно потому, что вообще привыкли подражать немцам. Разница была, однако, очень существенная. Немцы приносили на окраины свою высшую культуру; мы же являлись не только не с высшею, но иногда и с более слабою, напр[имер], в Царстве Польском. Мало того, мы посылали на окраины не лучших наших людей, а состав более слабый, потому что для лучших и дома было много дела. Этим-то деятелям и поручалось русское дело в крае. Они, естественно, понимали его в том смысле, что должны защищать русских от инородцев, а не внедрять русскую культуру, на что не имели ни средств, ни способов. Отсюда вся та система отчужденности от всего местного, которая не только не привлекала инородцев к общению с русскою государственностью, но как бы нарочно держала их вне ее: никакие должности в крае не были доступны местным жителям, местный язык изгонялся из государственных и общественных учреждений; церковь подвергалась ограничениям и преследованию. Что же удивляться, если местное население стало держать себя в стороне от русских, а русские баррикадировались от поляков и литовцев? О том, чтобы привязать окраины к России, не было и мысли. И только теперь, когда Литва и Польша у нас отняты[159], мы можем начать надеяться на возникновение симпатий к России, по контрасту с надвигающеюся немецкою опасностью. И в самом деле, плохо приходилось при русской власти, а при немецкой будет несомненно гораздо хуже. За время русского господства было много тяжелого, но национальная самостоятельность и культура остались неприкосновенными, потому что русские, чуждаясь и даже нередко оскорбляя национальное чувство инородцев, не наносили им никаких действительно серьезных ударов. Кроме того, в деятельности русских в крае была масса непоследовательности. В общем числе враждебно настроенных к полякам и литовцам русских деятелей было довольно много исключений, которые смягчали общую резкость отношений, не обращали строгого внимания на отступления от тех или иных ригорозных правил, выражали даже прямую симпатию к местному населению. Бывали и такие острые моменты, когда само правительство начинало вдруг отступать от принятого направления. Так, в 1905 г. было, как я уже говорил, разрешено полякам покупать польские земли. Тогда же постановлено возобновить дворянские выборы, хотя это последнее постановление так и не было приведено в исполнение: с наступлением успокоения спохватились, что сошли с принятого пути[160]. Стали разрешать говорить по-польски и вести внутреннее делопроизводство на польском языке в общественных учреждениях. Но этим разрешением удалось воспользоваться, кажется, одному только Ковенскому сельскохозяйственному
В июне 1917 г. заседавший в Петрограде Литовский сейм провозгласил образование «независимого государства». В сентябре в Литве, которая к этому времени почти полностью была оккупирована Германией, создается «Литовский совет» во главе с А. Сметоной, издавший 16 февраля 1918 г. Акт независимости Литвы. Однако 16 декабря Литовский совет оказался низложенным Временным революционным рабоче-крестьянским правительством, провозгласившим установление советской власти. После этого 22 декабря Совнарком РСФСР признал независимость Литовской социалистической советской республики, которая в феврале 1919 г. объединилась с Белорусской социалистической советской республикой в Литовско-Белорусскую ССР. Между тем образованное также в Литве 26 декабря 1918 г. коалиционное буржуазное правительство М. Слежявичюса покинуло Вильнюс и бежало под защиту германских войск в Каунас. Итогом гражданской войны в Литве стало падение в августе 1919 г. советской власти, однако из-за противоречий с Польшей, пользовавшейся большей поддержкой Антанты, окончательное самоопределение Литвы последовало только 1 августа 1922 г., когда Учредительный сейм принял конституцию, провозгласившую Литву парламентарной республикой. Версальский мирный договор 1919 г., оформивший итоги Первой мировой войны, оставил за Германией большинство западных польских земель – Поморье, Силезию, Вармию и Мазурские земли. В состав воссозданной Польши не включили Гданьск с прилегающим к нему устьем Вислы. По результатам плебисцита 1921 г. Польше была передана лишь небольшая часть Верхней Силезии. Вопрос о присоединении к Польше Восточной Пруссии не поднимался вообще.
Пункт 5 утвержденного Николаем II 1 мая 1905 г. Указа постановлял восстановить в девяти Западных губерниях производство дворянских выборов, предоставив министру внутренних дел разработать и внести в Государственный совет в возможно непродолжительном времени предположения, касающиеся дворянских собраний и установления пределов прав и обязанностей предводителей дворянства в этих губерниях (Указ 1 мая 1905 г. «Об отмене некоторых ограничительных постановлений, действующих в девяти Западных губерниях, и о порядке выполнения пункта седьмого Указа 12 декабря 1905 г. в отношении сих губерний» // Савич Г.Г. Указ. соч. С. 362). В Государственный совет было внесено представление Министерства внутренних дел о восстановлении выборности дворянских предводителей в Западном крае, с тем чтобы уездные предводители выполняли только сословные функции. По причине разногласий в соединенных департаментах Государственный совет 30 ноября 1905 г. решил, что данный вопрос нуждается в обсуждении в Государственной думе, и возвратил соответствующий законопроект в МВД. В 1908 г. Бюджетная комиссия III Государственной думы при рассмотрении сметы МВД снова подняла вопрос о восстановлении дворянских выборов в Западном крае, однако в своем докладе обусловила это ограждением интересов русских помещиков (
