институт, она теперь училась на маникюршу.
Не успели оправиться после инсульта, новая напасть ― у мамы развилась гангрена, результат пожизненного диабета. Мучились целый год ― мази, перевязки, лекарства ― но ногу не спасли.
Только-только зажила мамина ампутация и она опять смогла хоть немного присматривать за внуками, как у Леши обнаружили рак кожи. Ирина потом ругала себя, что вовремя не обратила внимания на постоянно перевязанную руку мужа, слишком привыкла к бинтам… Алексея прооперировали, но время было упущено и врачи предупредили, что больше года он не протянет.
Ира не любила вспоминать этот тяжелый и страшный год. Она беспрерывно металась между работами, больными матерью и мужем, детьми… Когда младшая сестра работала, ее сын, Вовка, разумеется, оставался на попечении домашних, считай, Ирины. И Алексей в последние месяцы жизни стал капризным, хуже ребенка. Просил приготовить что-нибудь, а потом еда казалась ему невкусной. Едва услышав о новой панацее против рака, посылал жену за этим лекарством, не интересуясь, сколько оно стоит. То, что когда-то было машиной, пришлось продать за копейки, но деньги будто испарились. Ирина брала взаймы, ехала и покупала то, что требовал Леша. Вскоре он уже не мог обходиться без обезболивающих…
Муж умер в тот день, когда их сыну исполнилось семь лет. Потом Ира не раз благодарила бога за то, что это произошло не дома, а в больнице. Леша страшно мучился, обезболивающие уже не действовали. В последние дни он даже перестал узнавать жену. Когда в последний день Ира забежала в больницу в перерыве между двумя работами, Леша лежал тихий ― не метался, не стонал, не просил уколоть лекарство. Он смотрел на жену внимательным взглядом, будто уже знал что-то, недоступное пониманию остающихся на этом свете.
«Сегодня отойдет, ― прошептала Ире старушка-санитарка, возившая тряпкой по кафельному, в белых и коричневых шашечках, полу. ― Вишь, как глядит-то: как Христос с иконы, и нос заострился… Ты поплачь, поплачь, чего в себе горе-то прятать… Поплачь, милая».
Но Ирина не могла плакать. Мысленно обзывая себя бесчувственным бревном, она только ощущала, что часть тяжелой ноши сползает с ее плеч. Осталось немного ― отдать последний долг мужу, похоронить его, а потом… А потом она отдохнет, наконец.
Но на какие деньги хоронить? Она слышала, что даже самые скромные похороны обходятся в копеечку. Глядя в гаснущие глаза мужа, и чувствуя, что пальцы холодеющей руки, сжимающие ее кисть, становятся все слабее, она уже прикидывала, где занять денег. Вся жизнь ее в последние годы была подчинена одному: как облегчить боль родным, какие купить лекарства, где добыть на это денег… Где заработать, где достать денег?..
Сидя у постели умирающего, она дала себе слово, что как только рассчитается с долгами после похорон ― ни за что больше брать в долг не станет. Того, что она зарабатывает, им с сыном должно хватить.
Теперь ее Олежка будет сиротой. И дочь Леши сиротой осталась, правда, она уже взрослая, ей восемнадцать лет. Надо девочке
