синею пудрою напудренных волос личико, некрасивое, прелестное и опасное, как змеиная мордочка.
Mируит была одной из лучших плясуний, учениц Пентаура; на ее примере он учил Дио.
Заломила руки над головою, потянулась и сладко зевнула, все еще не понимая, что случилось. Вдруг новая горсть шелухи упала к ногам ее. Глянула вверх – поняла.
– А-а, чертовка голозадая! – закричала опять и, схватив глиняный кувшинчик из-под гранатовой наливки – напилась ею давеча, за полдником, оттого и уснула так сладко, – бросила его в обезьянку.
Та злобно зашипела, защелкала зубами, – перескочила на соседнюю пальму и спряталась в листьях – только веера их сухо зашуршали.
– Что это, право, за наказанье! Только что начнет что-нибудь хорошее сниться, непременно разбудят, – проворчала Мируит.
– А что тебе снилось? – спросила Дио.
– Мало ли что! Такое хорошее, что и сказать нельзя… Вдруг подошла к Дио, нагнулась и зашептала ей на ухо:
– О тебе. Будто ты меня… Нет, нельзя при нем, подслушает, выдерет за уши…
– Выдеру и так, егоза! Думаешь, не знаю, куда каждый день шляешься!
– Вот, спасибо, напомнил. Опоздала, опоздала! Ждет меня купец мой, ругается, а как раз обещал ожерелье. Мое-то вон как обшмыгалось, стыдно надеть.
– Скверная девчонка, распутная! – закричал на нее Пентаур с внезапною злобою. – Со псом нечистым снюхалась, с необрезанным!
– Пес, да кормилец, не свят, да богат, а из вашей святости похлебки не сваришь! – огрызнулась девочка бойко и дерзко, подражая старым колотовкам на рынке. – Ни муки, ни крупы, ни пива, ни масти – вот уже пятый месяц, шутка сказать! Подвело нам животы на голодном пайке, отощали, как саранча на Соляных Озерах. Сытый бес крепче голодного бога; и чужой Вааль душу напитал, а свой Овен смирен, да не жирен!
– Ах ты, негодница! В яму захотела?
– В яму? Нет, господин, руки коротки! Времена нынче не те, чтобы в яму невинных сажать. Тронь только пальцем, убегу – не поймаешь! Я – вольная птица: где корм, там и дом.
Птицы Аравийские,
Миррой умащенные! —
запела она, закружила бубен над головой и побежала к лестнице. Газель, как собачонка, за нею.
На верхней ступени Мируит столкнулась с Дииной старою нянею, Зенрою, и едва не сшибла ее с ног.
– Ах, чтоб тебя, коза шалая! – выругалась та, подошла к Дио и подала ей письмо. Дио распечатала его и прочла:
«Еду завтра. Если хочешь со мною, будь готова. Сегодня, до захода солнца, мне надо тебя видеть. Буду ждать в Белом Доме. Пришлю за тобою лодку. Да хранит тебя Атон. – Твой верный друг Тутанкатон».
– Посланный ждет. Что сказать? – спросила Зенра.
– Скажи, буду.
Когда Зенра ушла, Дио взглянула на Пентаура.
Как все жрицы Великой Матери, она была искусною врачихою; видала, как люди умирают, и помнила ту роковую печать – знак смерти, который иногда является на лицах перед близким концом.
