style="font-size:15px;"> – Давай его к липе отвезем. Я бы посмотрела, как они болтают. Вы, дядя, встанете?
– Утро! Я выпила! Какие липы? Я с ума сойду, – заныла Ирма. – Что за наказание… хотела просто провести вечер, так суши сломались, мужик сломался… вечер сломался.
– Жизнь сломалась, – наставительно сказала Алина. – Жизнь у тебя, мам, сломалась давно. Все плохо. Рыдай.
Наконец витязь полностью пришел в себя. Протянул руку, взял запястье Ирмы. От этого касания по коже пробежал яркий короткий ток, женщина вздрогнула. Твердая теплая ладонь лежала на ней без похоти и кокетства. Просто держала.
– Извини, если нужны извинения. И подавать, и принимать помощь – наука. И иногда и то и другое непросто. За такое не извиняются, но уж если надо – извини. Ты ошиблась в своих ожиданиях на сегодня. Я сожалею.
– Ладно, – нервно сказала Ирма. – Гость все-таки.
– И долго он будет у нас… гостить? – равнодушно спросила девчонка, наливая виски.
– Три… Три дня.
Ирма не оставляла бойфрендов на ночь. Этого изначально хотела приютить на денек, потому что экзотика, потому что порода, красота и эта чарующая странность. Но теперь… теперь…
– Да и как его выгонишь? Он документы потерял. Беженец украинский, представляешь?
Беспомощное вранье.
Тайтингиль встал, не придерживая того, чем был наскоро укрыт, сбросил и флисовый плед. Положил кулек с полурастаявшей брокколи, завернутый в окровавленное полотенечко, на стеклянный стол с бронзовыми лапами.
Пошел к окну – будто неведомая сила тянула его туда. Вон из душной тесноты этого ненастоящего мира.
Алина перестала жевать, Ирма смотрела на витязя.
– Во! – громко сказала девушка. – Беженец! Я сейчас расческу принесу. Долг платежом красен.
Пальцы воина скользили по ручкам, изучая. Нащупал, понял – распахнул окно. Тяжело выдохнул. На самом горизонте едва заметно светало.
Тем временем Алина вернулась с табуреткой, которую использовала возле книжных стеллажей под потолок, и парой разных расчесок – с частыми зубцами, с редкими. Подставила к Тайтингилю лесенку-табуретку, встала.
Он дышал, вдыхал рассвет, а девушка разгребала длинные золотые пряди, закрывающие шею, плечи, спину, ягодицы. Ирма, сидя на табуретке, смотрела – не дыша.
Вдруг Тайтингиль вытянул руки, и из городского пространства, из редеющей темноты, появились бабочки. Ночные – бражники и мотыльки, такие, которых горожанки Алина и Ирма и не видели никогда. Штук двадцать – они облепили кисти и запястья воина, трепеща крылышками.
– Да, здесь есть леса, – сказал Тайтингиль. – Есть липы. Есть та жизнь и та красота, которая понятна мне. Но… Я преодолел недозволенный рубеж. Для меня – недозволенный. Этот мир не рад мне. Но я ищу путь для своего народа. Буду искать, пока разрешит драконий камень. И уйду гостем, не став своим.
– Красота, – сказала Алина. – Непонятно, но здорово. Косу тебе заплести, как Аленушке?
Мутная, тяжкая хворь почти
