и девочек, потому что маршал славился ревностью к благолепию церковному. В хор поступали и заманенные дети, а потом дё Ретц, служа на крови их «черные обедни» дьяволу, замучивал их медленно, в сладострастных пытках. Люди окрестных селений были им так напуганы, что никто не смел на него донести, и четырнадцать лет предавался он злодействам своим безнаказанно. Судя по найденным костям, было замученных детей до полуторы сотен. И когда уже осудили его, то все еще не смели исполнить над ним приговор – сжечь на костре: задушили прежде, чем пламя коснулось тела его, и благородные дамы похоронили его в святой кармелитской обители, с почестью.[115]
Встреченная в сумерки, в поле, старою ведьмою, с черной на лице рединой, заблудившаяся маленькая девочка Жанна – святая душа Франции.
XI
Жанне было лет тринадцать, когда она услышала однажды в саду, в тишине бездыханного полудня, чей-то Голос. Тихо только позвал он: «Жанна!» – но она испугалась так, как никогда ничего не пугалась в жизни.[116]
Так, по одному свидетельству, а по другому – иначе: бегая будто бы на цветущем лугу с подругами, так легко, что казалась летающей, вдруг остановилась, прислушиваясь к чьему-то зову, «в восхищении, как бы вне себя», и, подумав, что зовет ее мать, побежала домой; но услышала, в саду, все тот же зов и только тогда испугалась.[117] Это второе свидетельство подтверждается отчасти и самою Жанною: «Голос мне послышался – явился, когда я пасла овец в поле».[118]
Что значит этот неведомый зов, лучше всего объясняет великий русский тайновидец Гоголь: «Мне всегда был страшен этот таинственный зов. Помню, в детстве я часто слышал его: вдруг позади меня кто-то явственно произносил мое имя. День обыкновенно был самый ясный и солнечный; ни один лист в саду на дереве не шевелился; тишина была мертвая… Но признаюсь, если бы ночь, самая бешеная и бурная, со всем адом стихий настигла меня одного среди непроходимого леса – я бы не так испугался, как этой ужасной тишины среди безоблачного дня. Я, обыкновенно, бежал с величайшим страхом и занимавшимся дыханием из сада и тогда только успокаивался, когда попадался мне навстречу какой-нибудь человек, вид которого изгонял эту страшную сердечную пустыню».[119]
Этот «панический ужас» знали и древние: им тоже слышался в нем доходящий из того мира в этот таинственный зов.
XII
«Жанна!» – позвал ее Голос трижды, и в третий раз узнала она, что с нею говорит Архангел Михаил. Детски просты, понятны были слова его и как будто не страшны:
– Жанна, будь доброй и умной девочкой; часто ходи в церковь, молись![120]
В первый раз узнала она тогда и потом узнавала Михаила Архангела по рыцарским доспехам – шлему, броне и копью, пронзавшему Змея, – точно таким же, как в церкви, на иконах и в изваяниях Архангела; узнавала его также и «по рыцарской любезности, courtoisie, и по исходившим из уст его прекрасным словам».
Michelet. 318–324. – Biblioth. Royale. Manuscr. 493.
Procès. I. 52, 72–73, 89, 170. – «…Magnum habebat timorem».
Petit de Julleville. 10. – Lettre du sénéchal de Berry, Perceval de Boulainvilliers au due de Milan, année 1429. – «…Ravie et comme hors de sens…».
Procés. III. 204. – «Comme je gardais les animaux, une Voix m'apparut».
Гоголь. Старосветские помещики.
Michelet. 174–175. – «Jeanne! sois bonne et sage enfant; va souvent à 1 église».
