Жил как зверь дикий, а ежели и прибивался к дому людскому, так не мог глаз сомкнуть. Чуткий сон, а иному не бывать на чужбине. Все чудилось, что доберутся до него. И вот одной ночью так и сбылось. Сколько князь в тюрьме гнил – неведомо. Да и спроси он тюремщиков, те бы и ответили на здешнем наречии, ничего б и не разумел князь. Так и прозябал невесть сколько под землей.
Дурак – думал, что ниже уж никого и нет. Ох и вытаращился ж князь, уж забывший свет божий, как сыра земля разверзлась. Выросли бобы да стали тянуться, закругляться стручком. Так стали пальцами, и принялись землю рыть вокруг себя. Рыли-рыли, ломая ногти о камень, и выполз карлик, точно крот. Огляделся. Глядели они с князем друг на друга, что молвить-то – и не знали.
– Видать, маленько промахнулся второпях! – неловко хмыкнул карлик, почесывая затылок да вытряхая грязь и червей из волос.
– Что за черт? – шептал Игорь сквозь безумный смех.
– Михайло. А тебя, бишь, как звать?
Не ответил князь, ибо не хватало веры ни глазам, ни ушам, ни сердцу. А вот у Михайлы и с верой, и с силой все преславненько. Плюнул на руку да и протянул князю.
– Значит, вот что: я тебя вытащу, да ты меня своим слугою заберешь. Куда бы путь ни держал – туда и возьмешь уродца, вот увидишь, пригожусь!
Как сырые стены тюрьмы остались позади, прошел уж и день, и два. И не верил все князь Черных, что выбрались. Как-то сидели с Михайлой у костра в глуши лесной.
– Откуда ты вылез-то?
– Оттуда. – Коротышка кивнул на огонь.
Не спрашивал боле Игорь. Так и жили, одичало. Находили, где прибиться в разоренных домах да разбитых деревнях, в пещерах да норах. Сил Михайле хватало разрыть места для них обоих.
– Могилка! – радостно говорил карлик каждый раз, как засыпал, укрывшись мхом.
Уж токмо князь Черных свыкся с новой жизнью, как получил весточку. Смилостивился царь-батюшка Иоанн Васильевич, кончилась опала. Долго думал, и все в сердце перемешалось: отрадные годы юного отрочества, и запах липового меда на Спас, и рожь мятая, и снег за шиворот, когда разгоряченное тело в мехах. Запах воска, лепесточки робкие пред образами черноокими. Вспомнилось, как милостыню раздавали по царскому указу.
И точно удар – опала. Все исчезло, все людское. Спрятался за грязью и лохмотьями, так и спасся от гнева царского. Что с батюшкой да матушкой сталось – раньше спрашивать было боязно, а уж с годами и так все ясно сталось. Нет боле Черных, токмо он один – изгнанник средь гиблой топи. Покуда голову евонную не принесли к государю, там при дворе и чтили живым. А значит, охота все велась, да видать, не токмо от русских. Как отловили люди да на латинском говорят. Выдохнул Игорь – не понять ихней речи, а стало быть, им не понять евонной. Вот и прозябал в тюрьме, не ведая: этим уж чем не угодил? Али царский двор настолько расщедрился? Тогда бы передал царю русскому.
В ответ – молчание. Так и прозябал князь, покуда Михайлу не повстречал.
– Да всяко лучше, чем лишайник жрать, как олень! – вспылил Михайло.
– Как
