рот или шептал мерзости на ухо. Терапевтический эффект публичной исповеди зависит от того, сможет ли она вновь присвоить себе этот язык, станет ли он теперь ее союзником, поможет ли отреагировать, проговорить и таким образом преодолеть травму, однажды пережитую ею и затем вытесненную на периферию душевной жизни. Но откуда даже у тех, кто не пережил в реальности никакого насилия, эта воля к признанию, откуда память о том, чего не было или что было не со мной?
Теоретическая дискуссия о психической травме, возникающей в результате сексуального насилия, началась в конце XIX века. В частности, в книге «Исследования истерии», написанной в 1895 году Фрейдом совместно с Йозефом Брейером, собраны несколько ярких историй болезни. Она начинается с описания «случая Анны О.» – на самом деле это была выдающаяся феминистка Берта Паппенгейм, пациентка Брейера. Именно она дала названия talking cure («лечение разговором») и chimney sweeping («прочистка труб») на тот момент совершенно новому, экспериментальному методу психотерапии[4]. С древности феномен истерии объясняли, в соответствии с этимологией этого слова, «блужданием матки»[5] и другими физиологическими причинами. Как пишет Пол Верхаге в своей книге, посвященной психоанализу и истерии:
Эта теория была зафиксирована уже в 2000 г. до н. э., в Кахунском папирусе, получившем название в честь места, где он был обнаружен. Матка описывается там как отдельное живое существо. Если ее недостаточно орошать, она становится легче и может начать блуждать по телу, что приводит к истерии. Помимо нескольких весьма прагматичных приемов, способных вернуть матку на положенное место, жрецы-лекари рекомендовали замужество как способ гарантировать достаточное «орошение», в результате которого она бы оставалась на своем месте[6].
Во времена Фрейда истерия была популярным диагнозом, и многие врачи, включая самого Фрейда (до изобретения психоанализа), пытались лечить ее электротерапией и гипнозом. Психоанализ же рождается из творческого союза между пациенткой и аналитиком: из ее желания выговориться, излить душу и его готовности выслушать и понять. Местоимения «ее» и «его» здесь использованы условно, как обозначение крайне неустойчивых ролей, ведь психоанализ – это интерактивная практика, в которой пациенты часто сами становятся аналитиками, что сразу же отменяет исходный гендерный дисбаланс конца XIX века, когда диагноз «истерия» считался женским, а профессия доктора – мужской.
Авторы «Исследований истерии» предлагают искать источник этого расстройства не в физиологии, а в психической жизни личности: как только пациентка признаётся в качестве полноправного субъекта речи, выясняется, что ее в теле блуждает не матка – в нем блуждает воспоминание о событии настолько неприемлемом, что оно не может быть допущено до сознания, – воспоминание вытесненное или подавленное. Согласно первоначальной гипотезе Фрейда о возникновении истерических
ὑστέρα – др. греч. «матка».
