бесстрастное выражение лица, но глаза… Гидеон готов поспорить на своё ментальное здоровье: в глазах сверкает невиданный задор.
Губы пастора практически не шевелятся, но Гидеону удаётся расслышать: «Думаю, и в этот раз не стоит». Но затем пастор поднимается с диванчика, руки занимают эстетично-возвышенное положение: чуть согнуты в локтях, а пальцы упираются друг в друга. Он смиренно улыбается, произнося:
– Если только Вы посещаете церковь по воскресеньям, сын мой.
«Он – истинная насмешка для всех церквей», – пролетает в голове Гидеона.
– Если бы там наливали, я бы был завсегдатаем, – уголок губы доктора тянется вверх.
Он хочет обескуражить священника, но тот лишь странно дёргает губами, словно подавляя улыбку. Кажется, даже выражение лица меняется на едва уловимую секунду: будто тот встретил давнего друга, с которым долгое время был разлучен километрами и милями.
– Алкоголь – зло, доктор.
– Не замечал, вероятно, мне было очень вкусно. Прошу меня простить.
Гидеон чопорно кивает, удаляясь в сторону лифта. Не обратив и малейшего внимания на последнее, едва слышимое, предложение пресвитера. А оно так стремилось догнать некогда острый слух, что поселилось на подошвах начищенных туфель Гидеона:
«Видимо, быть высокомерным придурком у тебя в крови, да, Видар?»
Но Гидеон, мысленно погружающийся в предстоящий рабочий день, не слышал даже открытия дверей лифта. Ему было важно присутствовать на осмотре Эсфирь, чтобы ничто не посмело ускользнуть от него – каждая её реакция, шрам, разговоры, накатывающие приступы – всё это нужно видеть.
– А он здесь зачем? – резкий голос девушки буквально рушит внутри черепной коробки воздушные замки размышлений.
Гидеон небрежно поправляет халат, как бы намекая, что вообще-то он вроде как врач, и вроде как – её, а затем плотно закрывает за собой дверь кабинета Себастьяна.
– Ну, вряд ли я психически болен, да и посещать тебя, наверняка, не самое приятное занятие. Так что, просто подумай, зачем я здесь, – хмыкает Гидеон, приваливаясь спиной к двери.
Себастьян ошарашенно пялится на коллегу, кажется, и вовсе растерявшись. За всё время, пока рыжеволосую сопровождали из палаты до кабинета – она не обронила ни слова, лишь смотрела безжизненными глазами чётко перед собой. Не пикнула, когда её усадили на стул в грубой форме, не поблагодарила, когда Себастьян вступился и отчитал медперсонал. Но стоило двери открыться, она даже, не обернувшись, выстрелила фразой на поражение.
«И в правду что ли ведьма?» – думает психотерапевт, но, когда Гидеон подхватывает перестрелку своей пулеметной очередью, Себастьян и вовсе теряет способность мыслить. Просто таращится на Гидеона, как на чёрное солнце среди белого дня.
Сам же Гидеон скрещивает руки на груди. Он никогда не хамил пациентам, как бы те себя
