Мы ни на кого не нападаем и никого не оскорбляем».
Позже, в середине 30-х годов, рабби пришлось пересмотреть свои полные благодушия оценки и, в конце концов, прийти к выводу, что его сыновьям никогда не получить докторские степени при национал-социалистах, как бы хорошо его дети ни говорили по-немецки. Стало совершенно ясно, что ни точные науки двадцатого столетия, ни гуманитарные дисциплины не смогут уберечь евреев в той же степени, как и звание раввина, которое пока еще признавали новые немецкие законодатели.
В 1936 году Канторы перебрались в Бельгию.
И Шиндлеры никогда больше не слышали о них.
Раса, кровь и почва – эти понятия мало что значили для подрастающего Оскара. Он был одним из тех ребят, которым мотоцикл заменял весь мир. Да и его отцу – по духу механику – нравилась тяга мальчишки к стремительной могучей машине. В последний школьный год Оскар носился вокруг города на красном «Галлони», мощностью 500 кубиков. Его школьный приятель, Эрвин Трагач, с невыразимым удовольствием наблюдал, как красный «Галлони» летает по улицам городка, привлекая внимание прохожих на площади. У Оскара был не только единственный «Галлони» в Цвиттау, не только единственный итальянский мотоцикл на 500 кубиков в Моравии – но, скорее всего, единственная такая машина во всей Чехословакии!
Весной 1928 года, в последние месяцы возмужания Оскара, накануне того самого лета, в течение которого ему предстояло влюбиться и стать женатым человеком, он явился на городскую площадь обладателем «Мото Гуцци». Владели такими машинами на всем континенте, кроме Италии, еще только четыре человека, и все четверо считались гонщиками мирового класса – Гейслер, Ганс Винклер, венгр Джос и поляк Колачковский.
Кое-кто из горожан качал головой и говорил, что герр Шиндлер явно портит мальчишку…
Но для Оскара это лето было самым приятным и самым невинным. Паренек в плотно облегающем голову кожаном шлеме гонялся по трассам горной Моравии на ревущем «Мото Гуцци», выступая против команды местной фабрики. Политика совершенно не занимала его: достойный сын семьи, для которой самым ярким политическим жестом явилась зажженная в память Франца-Иосифа свеча.
Он был счастлив.
За пределами этих поросших сосняком склонов его ждал неудачный брак, экономический крах, семнадцать лет смертельно опасных политических игр.
Но грядущее еще не наложило свой отпечаток на лицо гонщика, который щурился от ветра, бьющего в глаза на большой скорости, – он был молод, он еще не был профессионалом, все победы и потери только ожидали его впереди. И он был уверен, что главные призы еще не получил, потому что как гонщик – будет только побеждать!
Его первая серьезная гонка должна была состояться в мае, на горной трассе между Брно и Собеславом. Это было соревнование высшего класса, и дорогой игрушке, которую преуспевающий герр Шиндлер подарил своему сыну, не
