конечно, – согласился Оскар Шиндлер.
Прав он был или нет, но Ицхак Штерн всегда считал, что именно в это мгновение он бросил добрые семена во вспаханную борозду.
Глава 3
Был и другой краковский еврей, который рассказал о встрече с Шиндлером той осенью. Сам этот человек тогда находился на краю гибели. Имя его – Леопольд (Польдек) Пфефферберг. Он был командиром взвода польской армии во время последней трагической кампании. Получив ранение в ногу во время сражения на реке Сан (притоке Вислы), он доковылял до польского военного госпиталя в Пшемысле, где стал помогать другим раненым. Он был не врачом, а преподавателем физики в старших классах, но окончил Ягеллонский университет в Кракове и имел кое-какое представление об анатомии. Это был крепкий, уверенный в себе двадцатисемилетний парень со стальными мускулами.
Вместе с несколькими сотнями польских офицеров, взятыми в плен под Пшемыслем, Пфефферберга уже везли в Германию, когда поезд остановился в его родном городе Кракове и всех пленных согнали в зал ожидания первого класса, где им и предстояло пребывать, пока не подадут новый транспорт.
Дом Польдека находился в десяти кварталах от вокзала. Предприимчивому молодому человеку казалось просто чудовищным, что он не может выйти на улицу Павья и, вскочив в первый же трамвай, добраться до дома. Не попробовать ли ему обдурить стоящего у дверей юного охранника из вермахта?
В нагрудном кармане у Пфефферберга лежал документ, подписанный руководством немецкого госпиталя в Пшемысле, в котором говорилось, что ему разрешается передвижение по городу в составе экипажа «Скорой помощи», для оказания содействия раненым из обеих армий. С формальной точки зрения, бумага вызывала доверие, на ней были все полагающиеся подписи и печати. Он подошел к охраннику и протянул ему документ.
– По-немецки читаешь? – спросил Пфефферберг.
Конечно, он отлично понимал, кого можно брать на арапа, а с кем лучше не рисковать. А еще – он был молод, умел убеждать, используя всю свою напористость, которая при этом не носила оскорбительного характера. В общем, следовало показать себя типичным поляком, с той примесью аристократизма, которая была свойственна членам польского офицерского корпуса – даже тем его редким членам, которые были евреями.
Охранник моргнул.
– Конечно, читаю, – сказал он.
Но, взяв документ в руки, он держал его перед собой, подобно человеку, не знающему грамоты, – как ломоть хлеба. Пфефферберг объяснил по-немецки, что документ дает ему право свободного выхода и устройства в гостинице. Охранник же видел только обилие официальных печатей. Настоящий документ.
И он мотнул головой на дверь.
Этим утром Пфефферберг оказался единственным пассажиром в трамвае первого маршрута. Еще не было шести часов. Кондуктор взял плату за проезд, не обратив на него особого внимания, потому что в городе было полно польских солдат, ускользнувших от вермахта.
