зажмуриться и опустить глаза, но даже это не спасало, песок был везде.
Среди этой огромной ослепительно белой песчаной пустоши, будто сказочный мир, раскинулся оазис, наполненный зеленью и жизнью, а в его центре, словно последний бастион цивилизации, открывался великолепный город. Дубай распахнул свои роскошные двери немногим. Более не туристическая Мекка, он стал воплощенным символом богатства и власти. Величественные пики небоскрёбов возвышались над пустыней, словно атланты, удерживающие небо. Яркие вспышки солнца отражались на многочисленных стеклах гордо пронзающих небеса зданий. Красивый город. Могучий город. Именно здесь решались судьбы мира. Именно здесь собирались самые влиятельные и могущественные люди XXI века.
Человек, смотревший вниз из окна пентхауса одного из великолепных высотных сооружений, безусловно, к этим людям принадлежал. Уже тот факт, что он был здесь, говорил о многом. Высокий, уже немолодой худощавый мужчина стоял перед распахнутым окном в просторном, выдержанным в светлых тонах кабинете. Вид из окна, действительно, стоил того, чтобы отвлечься на минуту и удостоить его вниманием. В вопросах красоты этот властный человек оставался старомоден, предпочитая реальность виртуальным иллюзиям. Он мог себе позволить такую дорогостоящую по нынешним временам слабость. С высоты более восьмисот метров башни Бурдж Халифа открывался великолепный вид. Внизу расстилалось покрывало роскошных рукотворных фонтанов и облагороженная простыня первобытной пустыни, покрытая бесчисленным количеством небоскребов, и в сердце всего этого великолепия, словно приглашая в свои воды, сияло бирюзой озеро Бурдж Дубай.
Позади мужчины простирался кабинет пентхауса. За спиной у него разместился массивный стол из матового стекла и серого углеродистого сплава на основе платины и белого золота. С первого взгляда, простое, ничем не примечательное кресло, обитое серой алькантрой, было отодвинуто от стола, а его высокая узкая спинка, возвышаясь, будто доминировала над поверхностью широкой столешницы, несколько вульгарно подчеркивая высокий статус хозяина кабинета. В дальнем углу помещения, отчетливо дисгармонируя и местами вступая в прямое эстетическое противоречие с остальным интерьером, расположился темно-коричневый кожаный диван и кабинет-шкаф руки Доминика Кучи из красного дерева. Пожалуй, он мог показаться даже неуместным в сухой лаконичности офиса, так как задавал странный контекст атмосфере кабинета, делая ее менее официальной и более камерной, словно намекая посетителю на что-то, известное только его хозяину. Было видно, что это относительно новый акцент в кабинете, и хозяин еще не решил, что с ним делать дальше, но само его наличие было словно материализовавшимся протестом, кричащим о чем-то, о чем не догадывался и сам его обладатель.
На гладкой поверхности рабочего стола, кроме узкой рамки белого пространство – “окна” в “Вирту”, не было ничего лишнего. Лаконично, просто, стерильно. Кабинет как будто сознательно скрывал любую информацию, касающуюся своего владельца. Впрочем, человек, смотревший в окно, не был его хозяином. Этот немолодой мужчина, с коротко, по-военному стриженными давно поседевшими волосами, был тут гостем. При этом нельзя сказать, что он был посторонним, и тем более даже самый неопытный наблюдатель не смог бы назвать его просителем. Всё в его позе выдавало властного и уверенного в себе человека: высокий, худой, весь напряженный как струна, он стоял, закинув руки за спину и сцепив их в замок. Слегка помятая белоснежная сорочка, элегантная светло-коричневая кожа Vanezia – все говорило о том, что он являлся представителем очень узкой прослойки людей, которые принимают решения. Но более всего его характеризовало лицо: узкое, хищное, с плотно сжатыми тонкими бескровными губами. Дополняла картину упрямая складка возле рта, а главное – твердый взгляд серых глаз не оставлял сомнений в его статусе. Он пришел в этот кабинет не просителем – он пришел приказывать.
Хозяина кабинета можно было обнаружить неподалеку. Он устроился на небольшой черной алькантаре дивана. В отличие от посетителя, он был относительно молод, чуть больше тридцати, чуть менее худощав и не столь высок. В его лице можно было обнаружить легкое сходство с посетителем: те же острые линии лица, тот же подбородок, но также в нем присутствовала некая плавность. Его черты были более мягкими, а яркие голубые глаза выдавали дамского угодника – явные признаки наследия матери. Эдвард многое унаследовал от французской красавицы Мари, с которой старший Тиллерсон познакомился во время обучения в Оксфорде. Уже тогда Артур Тиллерсон был расчетливым молодым человеком, и партия с Мари Бетанкур была выгодной. В этом вопросе, как и всегда, стратегическое чутье не подвело своего владельца. В остальном мистер Тиллерсон был человеком практичным и свободных взглядов, и после того, как Мари подарила ему наследника, более не ставил ей никаких условий, кроме внешних приличий. Впрочем, этого и не требовалось, Мари была отнюдь не глупа.
– Эдвард, – после продолжительной паузы, не отрывая взгляд от живописной картины внизу, произнес седовласый, – мы уже всё решили. Совет директоров дает белый свет. Ты можешь приступать к реализации.
Было видно, что слова, которые произнес
