одетый в строгий классический костюм. Тем не менее это выглядело торжественно.
– Ой, – сказал Севка и, подойдя близко-близко к подарку, потрогал его гладкую лакированную поверхность. – Ой, – повторил он. – Где ты его взяла?
– Секрет, – загадочно ответила Серафима и села на стул рядом с футляром. – Красивый?
Видно было, что футляр с позолоченным замком ей нравился куда больше самого инструмента.
– Ага, – сказал ошеломленный Севка и попробовал струны. Они упруго и приглушенно откликнулись на его огрубевшие к тому времени руки, как будто притаились, не решаясь зазвенеть в полную силу при совершенно посторонних и незнакомых людях.
– Где ты его взяла? – тупо повторил Сева, забыв, что только что уже спрашивал об этом Серафиму.
– Где взяла, там уже нет, – огрызнулась почему-то Серафима и вышла покурить. Она вдруг почувствовала, что стала лишней, что мешает Севке, а вернее, им обоим ближе познакомиться.
Так, с самых первых минут новый предмет оказался чем-то вроде нежданного родственника, о котором забыли, пригласили к себе в дом из вежливости, а он вдруг решил остаться, и теперь надо было к нему хочешь не хочешь понемногу привыкать и подстраиваться под его привычки, а главное – умопомрачительные габариты.
На счастье, через пару месяцев Антиповы из соседней по коридору квартиры, родители Лешки – того самого, с которым Севка играл в детстве в прятки, – съехали (дальняя тетка в Харькове померла, дом им по завещанию оставила) и в спешке сдали свою комнату на время Серафиме за сущие копейки, так как не хотели ни разменивать, ни сдавать свою прежнюю жилплощадь незнакомым людям. Наскоро прибравшись в ней, после того как старую мебель выкинули или перевезли на новое местожительство Антиповых, Серафима и Севка установили контрабас там, постелили на пол коврик, помыли окно, перетащили туда диван и еще кое-какую мебель и, таким образом, освободили свое жизненное пространство от неуклюжего гиганта. До появления Теплева Севка, как и раньше, спал на раскладушке в их с Серафимой комнате, но после появления нового хозяина практически полностью перешел в антиповскую комнату.
Севка долго привыкал к своему инструменту. На нем давно не играли – видимо, Серафима приобрела его в скупке, о чем говорили пыль, въевшаяся в верхний порожек грифа и струнодержатель, до которых так и не добралась ленивая рука работника скупки, подготавливавшего инструмент к продаже, и слегка затхлый запах подвала или чулана, исходящий из змеистых ячеек резонаторных отверстий – эфов. Чтобы избавиться от чужого запаха, пришлось не только протереть контрабас полусухой тряпочкой, заранее смоченной в уксусе, но и, как старенького дедушку, опереть об устойчивый табурет, выставив на улице хорошенько проветрить. Но в целом он был в хорошем состоянии.
Его корпус был полированный, янтарно-коричневого цвета, с ободками по краям, а на затылке поблескивало клеймо Rubner, откуда было ясно, что инструмент трофейный, привезенный после войны из Германии, где его
