далече во чисто поле,На тую гору да сорочинскую,
Не топчи-ка младыих змеёнышей,
Ты не выручай-ка полонов да русскиих,
Не купайся, Добрыня во Пучай-реке,
Та Пучай-река очень свирепая,
А середняя-то струйка как огонь сечёт!
Призвание варягов
Русь глядела на север, на юг и на запад,
А с востока текли на неё племена,
И наживы, и гари дурманящий запах
На раздолье степном обрывал стремена.
В разоренье жила, в стыдобе и позоре,
Вечно предана, продана, вечно в беде;
И струилось слезами горчайшее горе
У печальных мужей по седой бороде.
И коптила быков, да не ведала сыти.
Вороваты, продажны и лживы князья;
И варягов зело умоляла:
– Придите!
Нам без власти разумной да честной – нельзя!
А варяги, что морем ходили бездомно,
Не считая смертей, не пугаясь утрат,
Не надеясь на поле, на падшие зёрна,
Были сами надёжны, как друг или брат.
И дубовым кормилом в ночи шевелили,
То звезду расплескав, то луны зачерпнув,
И волна, рассечённая, брызг изобильем
Освежала орла деревянного клюв.
А под солнцем по борту щитами сияли,
И победные копья стояли торчком,
И не смели к могучим приблизиться дали,
И спешил расступится лесной окоём.
И на зов поспешали, суровые, в силе,
Потому, что и Киев в крови, и Валдай,
Потому, что варягов на Русь пригласили,
И зарю распахнули. И крик:
– Воладай!
Днепр играет по борту лохмотьями пены.
И разбиты хазары у стен вековых.
А варяги суровы, горды и надменны,
И уже презирают холопов своих.
Печали святогора
Шлем в ручей обронил. Меч сменял на топор.
А копьём обветшалую кровлю подпёр.
Всё на свете проспал, проиграл, прокутил.
На Савраску взобрался и вовсе без сил.
На коне выезжает седой Святогор.
Старику и трава, и деревья – в укор.
И выглядывал люд из бревенчатых изб:
Мол, и мы погулять да развлечься могли б,
Мол, и нам богатырский знаком аппетит.
Да и сон богатырский кому повредит?
И по что нам такого кормить, ублажать,
Если не с чем уда лому двинуть на рать?
Хоть и свалит шеренгу, ладонью рубя,
Семерых не нанижет, коль нету копья,
А поскольку в пропаже высокий шелом,
Нечем даже боднуться с нахальным врагом.
Где ты половцев страх и ногайцев гроза?
И молчит Святогор, и отводит глаза.
Стыдно вспомнить, как буйствовал в пьяном поту,
Как из пола кухонного выдрал плиту
И под голые крики: «Пожар!.. Караул!..»
На соседскую баньку в сердцах зашвырнул.
Из хоромов на площадь повытолкав пир,
Медовуху бадейкой трёхвёдерной пил.
А с женою,
