самом краю пропасти. Камень, брошенный из окна, пролетел бы, наверное, тысячу футов, прежде чем коснуться земли! Куда ни посмотри, везде зеленое море деревьев, а кое-где глубокие впадины – видимо, там, где пропасти. Местами – серебряные нити: это речки вьются в узких ущельях.
Но у меня нет настроения описывать красоты природы; я пошел дальше: двери, двери, повсюду двери, и все – на замках и засовах. И нет никакой возможности выбраться, разве что через окно.
Этот замок – настоящая тюрьма, а я узник!
Глава III
Дневник Джонатана Гаркера
(продолжение)
Я впал в бешенство, когда до меня дошло, что я в плену. Бегал вверх и вниз по лестницам, пробуя каждую дверь и выглядывая из каждого окна; но вскоре сознание беспомощности заглушило все остальные чувства. Теперь, спустя несколько часов, припоминаю свое тогдашнее состояние, и мне кажется, что я на время сошел с ума и вел себя как крыса, попавшая в ловушку. Однако, осознав безнадежность своего положения, я сел и хладнокровно, как никогда в жизни, стал обдумывать, что же мне предпринять.
И до сих пор ничего не могу придумать. Только в одном я уверен: не стоит посвящать графа в мои раздумья и намерения. Он прекрасно знает, что я в ловушке, и, поскольку он это и устроил, видимо, у него какой-то умысел. Он лишь обманет меня, если я буду с ним откровенен. А потому у меня один путь – скрывать свои страхи, делать вид, что я ни о чем не догадываюсь, и зорко следить за всем. Возможно, я, как дитя, поддался собственным страхам, а если действительно попал в чертовски трудное положение, то мне потребуется весь мой разум, чтобы найти спасительный выход.
Не успел я об этом подумать, как внизу хлопнула тяжелая дверь – я понял: граф вернулся. Он не пришел сразу в библиотеку, поэтому я тихонько направился к себе в комнату и застал его там – он убирал мою постель. Странно, но это лишь подтверждает мои предположения: слуг в доме нет. Когда позднее сквозь щели в дверях столовой я увидел, что граф накрывает на стол, я уже не сомневался в этом (раз он сам исполняет обязанности слуг, значит, больше это делать некому). А если в замке, кроме нас, никого нет, тогда граф был и возницей коляски, которая привезла меня сюда… Мне стало не по себе: выходит, это он усмирял волков мановением руки. Почему люди в Бистрице и в дилижансе так боялись за меня? Зачем они дали мне распятие, чеснок, шиповник, ветку рябины? Да благословит Господь ту добрую, милую женщину, которая повесила крест мне на шею! Каждый раз, когда я дотрагиваюсь до него, он придает мне сил и спокойствия. Как странно, что именно то, к чему меня приучили относиться враждебно, как к идолопоклонству, теперь, когда я оказался в беде и совершенно одинок, поддерживает меня. Кроется ли что-то сакральное в самой сущности этих вещей или они служат своеобразным средством передачи сочувствия и утешения – и именно это оказывает реальную помощь? Когда-нибудь, если все обойдется, обязательно изучу этот вопрос и разберусь в нем. А пока нужно как можно больше узнать о графе Дракуле –
