грубо цепляет мой подбородок, заставляя запрокинуть голову назад. И взглянуть в его лицо.
Его пальцы горячие и властные. Взгляд прямой и изучающий. Бесстрастный. Пустой и холодный.
Его глаза чернее порочной ночи, темные брови хмуро сходятся у переносицы, когда он изучает меня в упор. В меру полные губы склеиваются в пренебрежительную полоску, он недоволен.
Мой план проваливается. Я ему не нравлюсь. Что же делать? Что делать?
От волнения облизываю губу и внутренне сжимаюсь. И меня будто громом поражает, когда замечаю в глубине пустых глаз всполох чего‑то пугающего и притягательного одновременно.
Сеймур раздраженно скалит верхнюю губу как опасный хищник, обнажая ряд белых зубов, и медленно выдает.
– Жаль.
А потом разворачивается и уходит обратно к креслу.
И я обмираю и едва не падаю от облегчения, когда он отходит, а я все еще остаюсь жива. Еще секунду назад мне казалось, что я умру прямо здесь. Не выдержу нервного напряжения и упаду к его ногам без чувств.
– Присядьте, выпейте с нами, – будто из под толщи воды до меня доходит голос самодура. Мира тянет меня к диванам, которые расположены по центру кабинета, и я на нетвердых ногах шагаю за ней.
Мы опускаемся на мягкие сиденья, и я с благодарностью сжимаю руку своей спутницы. Если бы не Мира, я давно бы грохнулась в обморок от страха.
Я никогда не считала себя слабой, но сегодня слишком много потрясений для одного дня.
К нам подходит хозяин поместья, он протягивает два бокала на тонкой ножке. Один мне, второй Мире. Самодур занимает место в одном из кресел, стоящих торцом к нашему дивану, и салютует брату, произнося тост.
– За прекрасный пол! Они никогда не дадут нам забыть о наших слабостях, – подчеркнутая вежливость дает понять, что за простой фразой скрывается гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.
Мужчины несколько секунд ведут молчаливую дуэль, которая нагнетает атмосферу, делая ее еще более густой и давящей. А потом все‑таки прикладываются к своим стаканам, и я и я вопреки твердому нежеланию брать еду и напитки из рук обитателей особняка, осушаю свою порцию, потому что в горле пересохло. Неприятное послевкусие заставляет меня закашляться. На языке сушит, будто я съела ложку пищевой соды.
Мира вскакивает на ноги и приносит мне стакан воды, и я с благодарностью принимаю его из ее рук и выпиваю.
– У Мирославы прекрасный голос, спой нам! – самодур вновь демонстрирует всем присутствующим свою поехавшую крышу, но никто не спешит обращать это в шутку. Мира напряженно улыбается и покорно начинает петь. А я с отвращением поражаюсь, что самодур имеет огромное влияние на всех, кто сейчас в этом особняке. На всех, кроме брата, очевидно.
Сеймур расслабленно развалился в кресле, он бесстрастно слушает Миру, изучает ее из под опущенных ресниц, и я понимаю, что ее он гораздо охотнее увел бы прочь отсюда. Эта
