– спускается в подвал, чтобы руководить расстрелом очередной партии заключенных. Член коллегии Моргунов, который «впервые в ЧК», идет с ним – «посмотреть». Арестованных связывают по пять человек, раздаются выстрелы, они падают, в подвале нестерпимо пахнет порохом, по́том, испражнениями, кровью, – лежит парное человеческое мясо. Трупы на бечевках вытягивают через люк, сбрасывают в машину, кровь засыпают песком. Чекист Соломин, бывший крестьянин, воспринимает все по-хозяйски спокойно, ногами уминает трупы в яме. А Срубов закрывается в кабинете и пьет спирт. На стене кабинета – портрет Маркса в белой рубашке. Срубову мерещатся следы крови, белый и черный пауки. Он хочет создать машину, которая быстро, безукоризненно и, главное, анонимно убивала бы осужденных. Отец Срубова, доктор медицины, расстрелянный в ЧК за создание «Общества идейной борьбы с коммунизмом»; перед смертью он передает привет сыну-чекисту. Срубов безгранично предан Революции, которую воспринимает как «бабу беременную, русскую, широкозадую, в рваной, заплатанной, грязной, вшивой холщовой рубахе» – он любит ее такой, какая она есть. При обсуждении вопроса, должен ли быть гласный суд или же негласная расправа, Срубов пылко выступает за расстрелы списком: «Чека есть орудие классовой расправы. Поняли? Если расправы, так, значит, не суд… Для нас важнее всего социальное положение, классовая принадлежность». В конечном итоге Срубов сходит с ума, его место занимает Соломин.
Критик В. Правдухин в те времена писал, что Зазубрин нарисовал «внутреннюю трагедию героя революции, который не выдержал в конечном итоге подвиг революции». Со всей большевистской страстностью Правдухин разоблачал «никудышную кантовскую идею о самодостаточной ценности каждого человека» и подобные «атавистические понятия».[187] Критик был, конечно, в свое время тоже расстрелян.
Обращает внимание частая в «пролетарской литературе» тема убийства чекистом своего отца (Зазубрин), матери (Волновой). Вообще, героизм чекистов тогдашняя литература видела не в их ненависти к врагу, а в способности переступить через все, сохранив рыцарство – «холодную голову, горячее сердце и чистые руки» (Дзержинский). Идеология революционного террора – не адские страсти классовой злобы, а торжество несокрушимой холодной целесообразности.
В преисполненной искреннего революционного романтизма повести Виктора Кина «По ту сторону» комсомолец Безайс иллюстрирует этого «человека без трагедий» эпохи Гражданской войны: «мир для Безайса был простым. Он верил, что мировая революция будет если не завтра, то уже послезавтра наверняка. Он не мучался, не ставил себе вопросов и не писал дневники. И когда в клубе ему рассказали, что сегодня ночью за рекой расстреляли купца Смирнова, он сказал: «Ну, что ж, так и нужно», – потому что не находил для купцов другого применения… Безайс взялся как-то читать «Преступление и наказание» Достоевского. Дочитав до конца, он удивился.
– Боже мой, – сказал он, – сколько разговоров всего лишь про одну старуху!»[188]
См.:
