проговорил:
– Рыба! Какое же зловоние вы обе распространяете!
Он достал из своей сумки гребень и начал причесывать Сацу, причем очень грубо, явно причиняя ей боль. Сацу заплакала. Если бы он сделал больно мне, было бы гораздо легче, чем смотреть на ее страдания и осознавать свою вину в происходящем. Старая крестьянка протянула Сацу морковку и спросила ее, куда она едет.
– В Киото, – ответил за нее господин Бэкку.
Мне стало так нехорошо от его ответа, что я не смогла заставить себя посмотреть Сацу в глаза. Даже город Сензуру казался нам далеким местом. Что уж говорить о Киото!.. Для меня это звучало так же, как Гонконг или Нью-Йорк, о котором я однажды слышала от доктора Миура.
Мы ехали на поезде много часов, и за все это время у нас во рту не было ни крошки. Поэтому, естественно, я сразу заметила, как господин Бэкку достал из сумки пакет с рисовыми шариками, посыпанными кунжутом. Когда он взял рисовый шарик костлявыми пальцами и вдавил его в свой подлый маленький ротик, не поднимая на меня глаз, я почувствовала – еще одну подобную пытку мне уже не вынести.
Мы вышли из поезда на станции в большом городе, принятом мной за Киото. Но вскоре подошел другой поезд, мы пересели, и уже он повез нас в Киото. В нем оказалось гораздо больше народа, чем в первом, и мы всю дорогу стояли. Когда мы уже ближе к вечеру приехали в Киото, я чувствовала себя так, как может чувствовать себя скала, на которую целый день обрушивался водопад.
Пока поезд приближался к Киото, мне удалось немного рассмотреть город. Позже я увидела гигантские дома, крыши которых были вровень с расположенными вдалеке вершинами гор. До тех пор я и не догадывалась о существовании таких огромных городов. И по сей день, смотря на город из вагона поезда, я вспоминаю ощущение опустошенности и страха, испытанное мной в день, когда я впервые покинула свой дом.
Господин Бэкку вел нас под локти, будто мы были парой ведер, которые он нес от колодца. Может, он боялся, что я убегу, если он хоть на минуту меня отпустит, но я бы ни за что не убежала. Независимо от того, куда он нас вел, мне страшно было бы оказаться одной среди этих гигантских улиц и зданий, столь же чуждых мне, как дно океана.
Тогда, в 1930 году, в Киото работало множество рикш. Они рядами выстраивались перед станцией. Мы сели в повозку рикши по обе стороны от господина Бэкку, оказавшегося даже более костлявым, чем я ожидала. Он сказал рикше:
– Томинаго-чо, в Джионе.
Возница молча поехал. Когда мы проехали пару кварталов, я набралась смелости и спросила господина Бэкку:
– Не скажете ли вы, куда мы все-таки едем?
Казалось, он не собирается отвечать, но все-таки сказал:
– В ваш новый дом.
При этих словах мои глаза наполнились слезами, а Сацу захныкала. Я уже готова была сама расплакаться, как вдруг господин Бэкку ударил Сацу, и она глубоко вздохнула. Я закусила губу и сдержалась.
Вскоре мы свернули на проспект, показавшийся мне шире, чем весь Йоридо. Я с трудом видела другую сторону проспекта из-за
