вдруг наши самоубийцы – всего лишь подопытные? А наркотик изобрели в земной химической лаборатории? Ведь требуются оборудование, реактивы – всё настоящее, из материального вещества, и оно здесь дёшево, фактически бесплатно, орудуй хоть тоннами. А мир лунян по большей части нарисован, даже моё тело… – Бальтазар украдкой оглядел себя: руки, грудь, ноги. – Конечно, можно и у нас построить настоящую лабораторию, но материя эссентариума дорога́ и используется в основном для создания вместилища души, иными словами, мозга. И синтезаторы нашей материи на строгом учёте из-за дороговизны производства овеществлённой энергии, запираемой в специальные ёмкости. „Чтобы не рвануло“, как говорит Альберт. Всё под контролем немногочисленной учёной братии Земли и Луны. В основном получают элементы для органики: углерод, кислород, водород, азот… Вернее, их аналоги: какие-то волны возбуждений полевых состояний, которые ведут себя как обычные атомы, но в исключительно маленьком масштабе. Забавно, как вдруг помогли заумные разговоры Альберта и Дмитрия про особенности химии и физики родного мира. Головоломка сложилась?..»
Бальтазар решил, что про эти рисунки следует вызнать как можно больше.
– Вы с Фомой это обсуждали? – доброжелательно спросил он у Валеры и ткнул в разворот тетради, где косматый человек лютого вида – судя по всему, помощник правосудия, – обликом напоминавший гориллу, обрушивал огромную дубину на голову распростёртого перед ним искалеченного мужчины. Несчастный прикрывался изуродованной рукой, его лицо было перекошено страхом, а на губах застыл вопль ужаса. Верно, рисовано до чрезвычайности живо – в ушах так и звенел его отчаянный крик.
Бальтазар отвёл глаза. Но он не вправе осуждать, напомнил он себе. Око за око.
– Обсуждали, – ответил Валера. – Он ругал наш мир. Не в частностях, а вообще: мол, мир есть боль, но его как бы нет, хотя лучше бы и вовсе не было… – Валера махнул рукой.
– Очень любопытно. Продолжай, пожалуйста, – вкрадчиво попросил Бальтазар.
– Больше нечего добавить, – пожал плечами Валера. – «Мир есть боль, прикрытая выдуманными иллюзиями, чтобы отвести от неё внимание и тем унять. Когда разоблачишь эту грандиозную мистификацию, увидишь, что и боль тоже иллюзия, её нет, ничего нет. Поймёшь, что всё обман, тогда излечишься…» Знаете, у нас с ним философские разногласия. Он в Бога не верит.
– Так-так, – поднял брови Бальтазар, заметив, что и Валера упоминает брата в настоящем времени.
– Смеялся над божественностью Христа.
Бальтазар поперхнулся, поёрзал на стуле, но ничего не сказал.
– Вы знаете о Христе? – спросил у него Валера.
– Наслышан… – нехотя ответил тот.
– Валера, уймись! – воскликнула Паскуэла.
– Какие фантазёры! – Ахилл схватился за голову. – Один ни во что не верит, другой верит в сказки. В науку надо
