Чудные дела творятся, Господи.
В крыло, которое являлось моей персональной тюрьмой, вёл высокий арочный проход. Двери тоже имелись, но они всегда были открыты. А теперь меня собирались запереть.
– Ну пожалуйста, – попросила я. – Не стоит. Я буду мышкой.
Единственное, что меня успокаивало, так это то, что я могу в любой момент выйти из комнаты. Теперь по сути тоже могла, но тюрьма стала лишь немногим больше.
– Девушка, – вздохнул охранник. Почему-то меня никто не называл по имени здесь. – Это очень старый дом. Доподлинно известно, что здесь имеется три потайных хода. Два мы нашли и отреставрировали, а третий ещё нет. Этот дом полон загадок. Вы можете просто повернуть не туда, а потом мы вас и с тепловизором не найдём.
– Глупости, – возмутилась я. – Не сожрёт же этот дом человека…
– Один раз сожрал, – ответил он. – Идите.
Втолкнул меня в мою часть коридора, закрыл двери. Заскрежетал замок. Я решила действовать на опережение – побежала на второй этаж. Здесь была вторая лестница, которая соединяла моё крыло с другой частью дома. Но… не успела. То ли Сергей бегал куда быстрее, то ли просто попросил кого – заперто. Эту часть дома я изучила достаточно, поэтому знала все ходы и выходы из неё, и все они были перекрыты.
Ночью царила полнейшая тишина, если не считать скрипов, которые издавал старый дом. Я стала жалеть, что у Черкеса немой пёс – лаял бы хоть в саду, все легче. И честное слово, я с тоской вспоминала притон Виктора, там хоть живые люди были, пусть шлюхи и моральные уроды… Окно я открыла нараспашку, плевать на холод, мне хотелось хоть каких-то звуков. Так я узнала, что ночью Черкес уехал, машин не видно, но, судя по всему, от дома их тронулось несколько – высочайшая персона наверняка ездит с эскортом.
В следующие три дня единственным человеком, которого я видела, была старуха. Она приходила трижды – завтрак, обед, ужин. Я пыталась было бастовать и устроила голодовку, но ни к чему она не привела – старуха просто игнорировала меня, молча утаскивала полный поднос обратно.
У меня имелось две футболки, один свитер, одни джинсы и три штуки трусов. Раньше был ещё и лифчик, но я привела его негодность. Наверняка в доме была прачечная, но старуха не спешила мне угождать, в её обязанности входила только кормежка, поэтому каждый день у меня в ванной сушилась очередная смена одежды. Я даже стала думать, что просто сошла с ума, и возможно вообще нахожусь в психушке, а весь этот странный дом – мой глюк. Единственное, что было материальным – скрипка, на которой я не могла играть. Я доставала её из футляра, нежно гладила изгибы, и пыталась воскресить в памяти любимые мотивы. Начинаю тихонько напевать, лакированное дерево согревается, под моими ладонями, а потом… потом я вспоминаю, что так же нежно разглаживала морщинки на лбу Черкеса. Он украл у меня и это, даже чувство единения с молчащим музыкальным инструментом…
Очередной ночью – я сбилась со счету, я услышала шорохи. Я уже привыкла к тому, то дом говорит, но этот шум был явно иного рода. Слишком материален, кажется, его можно потрогать. Мне бы выйти в коридор, тем более я
