в мониторы и погружались в виртуальное пространство, словно в подводный мир.
Зоя сама с удовольствием зашла в «Пескарей», увидев там одноклассника Сережу Ларионова, – поболтать. Вначале ничто не предвещало бури. Стасик, сидя за столиком, не мешал – пил лимонад и сосал чупа-чупс, которого могло хватить минут на десять. Обменявшись новостями, Зоя и Сережа договорились увидеться на пляже в Сосновом Бору: опять стояла жара, и молодежь, работающая в кафе, отпускала друг друга по очереди на озеро, окунуться.
Скандал разгорелся уже на выходе. Стас никак не хотел уходить только с одной запасной чупа-чупсиной.
– Хочу много чуп! – голосил он, цепляясь за ножки столиков и спинки стульев.
Зоя соблазняла его пляжем и мороженым, пыталась шутить, что нельзя съесть все конфеты в кафе – надо и другим оставить, но Стас ее уже не слышал. Красный и надутый, он кричал и топал, демонстрируя классический образец избалованного ребенка.
Тихая атмосфера «Пескарей» была непоправимо разрушена. Посетители уже просто не могли не обращать внимания на происходящее. К тому же в маленьком городке все друг друга знали, а уж Королёвы и подавно были на виду. До Зои доносились язвительные реплики насчет того, что такая богатая семья не может накормить единственного сыночка. Она с ужасом поняла, что не знает, что делать, и готова бросить крикуна и позорно спастись бегством. Но в памяти уже был похожий случай: она изобразила, что уходит – в магазине, где Стас точно так же требовал что-то купить, но это ничего не дало. Гаденыш не побежал за ней, а уселся на пол и продолжал надрываться. Пришлось вернуться и просто его утащить. Кажется, и сейчас это единственное, что остается.
Сережа пытался помочь Зое, предлагая мальчишке еще одну конфету на палочке, но тот гневно ее отталкивал и кричал:
– Чуп должно быть много!
Зоя схватила его под мышки и понесла к выходу. Эх, и тяжелый, поросенок! Стас извивался и возмущенно требовал, чтобы его поставили на ноги.
– Пожалуйста, поставила! Иди сам, да поскорее!
В дверях посторонились, пропуская их, три девочки – Зоина ровесница и две малышки шести—семи лет. Одна из них, в белой панамке, худенькая, большеглазая, с испугом и жалостью посмотрела на плачущего Стасика, а потом догнала его и протянула чупа-чупс:
– Вот, возьми, ты уронил. Я подняла его там, на полу.
Он мгновенно замолк и растерянно пробормотал «спасибо».
– Видишь, – воспитательным голосом сказала потом Зоя, – ты всем показал, какой ты безобразник! И этой хорошей девочке – тоже!
И с удовлетворением отметила, что слова попали в цель – удивительное дело, но племянник сконфузился.
Она уже улыбается
– ТЕПЕРЬ я наконец узнаю, что такое памперсы, – радостно сообщила Люба, пришедшая вечером проведать Алину. И Валентина была рада ее по-прежнему громкому
