им непременно хотелось что-нибудь оттяпать, то ли к партнёрам, с которыми сами не торопились заняться любовью, так, встречались время от времени, не раскрывая собственных чувств, держа их на поводке угрозы: что те в любой момент могут лишиться прогулок и корма.
Весна на улице, а настроение, как зимнее пальто, которое нужно было срочно менять, чтобы обрести лёгкость. Тело Шилы требовало растления. Погода была качественной. Лужайки зарастали зелёной щетиной, минеральный воздух покусывал щебетом птиц. Свежий ветер рвал с прохожих маски. Люди заново учились улыбаться и целоваться оттаявшими от зимы губами.
До сих пор он не мог понять, почему же он её так сильно любит, что не может жить без неё, только сегодня, выйдя на улицу и вдохнув мартовского воздуха, он понял: от неё пахло весной. Это никак не зависело от её возраста, от неё всегда будет нести весной. Даже если бы она пукнула, а это случилось только раз, всё равно пахло весной. И не было в ней ни одного кусочка тела, которого бы он не любил. Он готов был целовать её пятки, подмышки, редкие прыщики, случайно забредавшие на её кожу, а утром – заспанные гениталии.
До развода никогда не доходило, хотя разговоры были, да что там разговоры, даже драки. Женщины любят помахать руками, а мне-то что, пусть машут, иногда я уворачивался, чаще нет, было в этом что-то садомазохическое, садово-парковое, когда наступаешь на одни и те же грабли из развлечения. Всё заканчивалось, как обычно, к утру, наступало перемирие, разводные мосты смыкались вновь, мой упрямый смычок играл на её тонкой скрипке отрывок из балета Ромео и Джульетта. Это и было тем самым противоядием от развода. От брака до развода один шаг: то ли растяжение получишь, то ли станешь гибче. Закроешь в себе боль на замок и лыбишься, как дурак, сквозь неё, а ключ выкинешь куда подальше, чтобы не было возможности кому-либо жаловаться.
Мы балансировали на грани, как и природа, в которой успех одного человека всегда обусловлен неудачей другого. Точно так же продолжительность жизни одного старика или старухи могла послужить смертью младенца или подсознательным падением рождаемости. Город, каким бы он ни был прекрасным, тоже погружался в печаль, стоило только пойти дождю. Отсюда мои печальные мысли, скорее всего. Горизонт съел туман, я сбавил скорость. Я не видел будущего, что меня там ждёт. Навстречу по противоположной полосе, выныривая из тумана, шли другие машины. Они переходили с рыси на галоп. Казалось, они возвращались. «Им не понравилось моё будущее или своё». Они возвращались в прошлое. Я пытался отвлечься. Меня это не пугало, мой железный конь медленно перебирал колёсами, объятый облаком. Радио передавало новости: синдром Буша в Штатах, Украина снова становилась окраиной, новые ковровые дорожки от Оскара, тот в который раз удивил своими вкусами, я переключил на джаз. Женский голос Шаде убаюкивал меня. Резко ударил по тормозам и остановился на расстоянии одной жизни от автобуса. «Если бы она сидела рядом и пела, тогда бы ещё куда ни шло». Красные фонари автобуса погасли, я разменял джаз на рок и тронулся вслед за ними.
