одна звезда – полумесяц – кажется особенно близкой. Он светит так ярко, что даже тьма вокруг не может его затмить. Его свет притягателен, и я чувствую, что он зовёт меня к себе.
Но вдруг полумесяц начинает колебаться, его свет тускнеет, и он качается, как будто не может выдержать вес самой ночи. Я смотрю в ужасе, как он начинает медленно, но верно падать. Вокруг меня раздаётся глухой звук – звук, который словно предвещает конец. Я понимаю, что это не просто светило; это что-то большее – падение чего-то великого и неимоверного.
Я бегу, пытаясь схватить свет, чтобы удержать его, но он ускользает от меня, уходит в горизонт, не желая вернуться. Я тянусь к нему, но в этот момент весь мир вокруг меня начинает трещать. Земля под ногами сдирается, и я падаю вместе с полумесяцем в бездну. Вокруг тишина, лишь холодный ветер шепчет мне на ухо – это звук утраты, плач давно потерянного.
Сны о том, что я обязан его спасти, захлёстывают меня, но что я могу сделать против того, что падает? Я чувствую, что частица меня уходит вместе с ним. Я вижу его, вращающегося в темноте, и осознаю, что это не просто. Его падение предвещает что-то страшное. Я хочу закричать, умолять его не уходить, но вместо этого голоса гаснут, оставляя меня одного в этой бездне, где тьма поглощает свет.
В конце концов, полумесяц исчезает, и я остаюсь в полной тишине, окружённый мраком. Я просыпаюсь с холодным потом на лбу и ощущением, что это лишь начало.
5. На четвёртый день, утром, я услышал тихий стон возле моих ворот. После стольких месяцев я вновь услышал неизвестные звуки, нетипичные для этих мест. Стоит посмотреть.
– На пороге я увидел человеческое тело, сильно измождённое и уставшее. Живой человек – для меня это было новостью номер один. Я занёс его в дом, в комнату, где был замок и крепкая дверь. Этот человек мне неизвестен, и что от него ожидать – я не знал, поэтому аккуратность не будет лишней.
6. Пролежал он так несколько дней. На рыбном бульоне мне удалось не дать ему умереть. Мужчина средних лет, чуть больше тридцати, худой, но на вид не раненый.
7. Так он ещё пролежал неделю. Однажды, когда я зашёл к нему, он обмолвился. Голос его был тяжёлым, а слова – густыми, словно смола.
– Воды, – прошептал он. – Воды .
Я протянул ему стакан; он сделал глоток и открыл глаза. Уставший взгляд, тяжёлые веки – похоже, он долго шёл, но устал не физически. Его, как будто, терзало что-то изнутри. Я знаю эти ощущения – такие же были у меня во времена депрессии, когда я много работал, чтобы прокормить себя, и не мог уделить даже минимальное время отдыху. Мысли роились в моей голове, жужжание их слышно было всегда – перед сном и после пробуждения.
– Как тебя зовут? – спросил я. – И откуда пришёл?
Может, там есть и другие; узнать бы хоть что-то о мире за пределами этих мест.
– Отец звал меня Зорян, – сказал он. – Ты тоже можешь так меня звать, кхм, хоть какая-то память о доме будет.
8.
