взял с жертвенника нечто вроде золотой булавы и, держа её в одной руке и палочку в другой, поднял вверх обе руки, продолжая напевать или произносить речитативом что-то, чего я всё так же не мог понимать.
Вдруг я отчётливо услышал: «Флорентиец, Флорентиец, Флорентиец», трижды повторенное дорогое мне имя моего любимого и далёкого друга.
И в то же мгновение я увидел Флорентийца стоящим за жертвенником в белой одежде.
«Али, Али, Али», – снова разобрал я в напеве Иллофиллиона. И через мгновение увидел Али стоящим рядом с Флорентийцем.
Я уже приготовился к тому, что сейчас устами Иллофиллиона будут вызваны и Али-молодой, и мой брат Николай, как от образа Флорентийца, от его лба, горла, пупка, оплечий и сердца протянулись огненные с зелёным оттенком нити и соединились с зелёным огнём палочки.
От образа Али, из тех же мест, потянулись нити белого огня и прилипли к белому языку палочки.
Иллофиллион поднёс булаву к огням палочки, раздался сильный сухой треск, и все огни с палочки перешли на шар булавы, а потухшую палочку Иллофиллион положил на жертвенник. От самого Иллофиллиона – всё из тех же мест, как и от фигур Али и Флорентийца, – пошли оранжевые нити к булаве. Иллофиллион поднял булаву высоко над головой и пропел какую-то мантру, которую сопровождала дивная музыка.
Закончив пение, Иллофиллион повернулся ко мне, я и мои поручители опустились на колени, и булава коснулась моей головы. Точно удар грома опустился на меня, я весь содрогнулся. Но это продолжалось одно мгновение.
Мои поручители подняли меня с коленей. Теперь я чувствовал себя сильным, обновлённым, точно сразу выросшим – как будто все мои сухожилия вытянулись, все нервы и связки освободились от какой-то тяжести. Мои ощущения были исключительно необычными. Мне казалось, будто до этого момента я жил, весь покрытый какими-то узлами и корками, а сейчас всё очистилось, открылись все поры и я дышу, ощущая, как атмосфера комнаты сливается с каждой клеткой моего тела. Я взглянул на Иллофиллиона и увидел, что булава в его руках погасла, а все три огненных языка теперь горят на его темени среди венка из оранжевых цветов.
Огненные нити, которые соединяли меня с Флорентийцем, Али и Иллофиллионом и были вначале тоненькими, дрожащими, теперь стали плотными огненными струями. Я чётко ощущал, как они проникают в моё тело, освежая, облегчая мою новую жизнь, устанавливая во мне гармонию. Иллофиллион обнял меня, подвёл вплотную к жертвеннику, взял мои руки в свои и сказал:
– Храни чистоту этих рук, им дана сила радости передавать слово огня рядом идущим.
Он положил свои руки на мои глаза и снова сказал:
– Храни чистоту глаз своих. Живи легко, понимая скорбь земли как неизбежный этап освобождения. Ни одна слеза печали да не прольётся из глаз твоих, ибо каждая слеза – упадок духа, эгоистический порыв, хотя бы человеку казалось, что он не о себе плачет, но сострадает другому. Сострадая
