уже была для меня летописью жизни брата-отца, живой тайной, к которой я не счёл себя вправе прикоснуться.
Теперь же, держа её в руках в третий раз, я точно трижды поразился и её высочайшей внешней красоте, и свету того великого, что пережил брат Николай, и неожиданному дерзновению, которое чувствовал в себе сейчас, решаясь раскрыть то сокровенное, что записал брат.
Я взял чудесный маленький ключик, тоже сделанный в форме белого павлина, и не без труда отыскал замочек, которым служила одна из маленьких белых фигурок павлинов на бордюре. Она сдвинулась с места, и я увидел под нею замочек.
Всё это заняло немало времени. Но до чего же я сам себя не узнавал! Несколько месяцев тому назад я был бы в полном изнеможении от раздражения и нетерпения, бросил бы и книжку и футляр и, пожалуй, выразил бы свой гнев топаньем ног и слезами. Теперь же чем сложнее казалась мне задача и чем больше я понимал сложность замка, тем больше я восхищался человеком, сумевшим так его сделать, чтобы никаких следов его сложности не ощущалось вовне. Я смеялся и радовался, когда открыл все тайны затвора, и вот книжка оказалась наконец раскрытой, и моему взору предстал знакомый почерк, которым я так дорожил, почерк единственного в мире родного человека.
Каково же было моё изумление, когда я увидел, что записи в этой книжке были сделаны не на нашем родном русском языке, как я того ожидал, но что – страница за страницей – книжка была исписана текстом на языке пали.
Нечто вроде робости и неуверенности охватило меня. Я ещё недостаточно хорошо знал этот язык и подумал, что, пожалуй, буду сейчас снова в роли слуги, который вытирает пыль с драгоценных книг, не понимая их смысла и значения. Но лишь один миг длилась моя неуверенность. Образы Флорентийца, Иллофиллиона и моего брата промелькнули передо мной, как мои величайшие помощники, и мой дух снова загорелся дерзновением.
СЛАВА ТЕМ, КТО ДОВЁЛ МЕНЯ ДО ЭТОГО ВЕЛИКОГО МОМЕНТА МОЕЙ ЖИЗНИ. СЛАВА ТЕМ, КТО, КАК И Я, ДОЙДЁТ ДО НЕГО —
таков был заголовок первого листа. На нём не было указано ни даты, ни места, где была произведена запись.
«Рождение моё, – прочитал я дальше, – совершилось недавно, хотя мне уже двадцать четыре года. Если бы меня спросили сейчас, сколько мне лет, я бы ответил: год и семь месяцев. Всё, что было в моей жизни до этих пор, – всё покрылось туманом. Всё было преддверием жизни, а Жизнь я понял, только родившись вторично год и семь месяцев назад.
Я сам спрашиваю себя: что особенного, собственно, случилось? Внешне – ничего. Заблудился в горах, встретил горца в его уединённом жилище и остался там переждать внезапный буран. Это был эпизод, какими пестрит жизнь каждого. Эпизод, каких были тысячи и, быть может, будет ещё немало в моей скитальческой жизни.
Но рождение нового человека совершилось на этот раз не от встречи с хозяином сакли, а от встречи с его гостем.
Когда я проснулся ночью, передо мной сидел индус.
Что я могу сказать о нём? Его
