ногу. – Вот блин…
– Что? – Рафаэль тяжело вздыхает. – Только не говори, что подвернула лодыжку в первый же день.
– Предлагаешь мне себя виноватой почувствовать по этому поводу? – Мой голос звенит отчаянием. Что может быть хуже, чем две недели долгожданного отдыха проторчать в номере? – Иди дальше хвосты разводи. Дойду как-нибудь.
Несколько секунд Рафаэль наблюдает, как я, кряхтя и морщась, пытаюсь подняться со снега, после чего с шумным вздохом подхватывает мои лыжи, а свободной рукой – меня.
– Надо поскорее уйти отсюда, – бормочет он, таща нас к спуску. – Пока какой-нибудь сопляк на доске тебя не переехал.
– Мне больно, – пищу я, старательно отталкиваясь от снега здоровой ногой.
– Сейчас в больницу поедем. Пусть снимок сделают.
– Да мне подмышкой больно. У тебя хватка как у медведя.
– Придётся потерпеть, – буркает Рафаэль, мельком оценив моё лицо. – Ты и два комплекта лыж весите одинаково.
– Пальцами пошевелить можешь? – Освободив мою ногу от лыжного ботинка, Рафаэль хмуро её разглядывает.
Я сжимаю и разжимаю пальцы. В этой ситуации утешает одно: в солнечных лучах мой педикюр выглядит потрясающе.
– А так больно? – Обхватив пятку, он осторожно поворачивает её из стороны в сторону.
Наши взгляды встречаются, и я моментально отвожу свой. Ладони у Рафаэля большие и тёплые, и ощущаются на удивление приятно. Я почему-то была уверена, что они на ощупь как наждачка.
– Больно, но не сильно. – Я шутливо толкаю его в плечо. – Отпусти скорее, мне щекотно.
– Это ушиб, но надо доехать до больницы. Пусть подтвердят.
– Не хочу я в больницу, – я хмурюсь. – Если ушиб – значит, пройдёт сам собой.
Выпрямившись, Рафаэль утыкается в телефон и через минуту объявляет:
– Такси подъехало.
Я смотрю на него с возмущением. Это что ещё за новости? Взял и единолично всё решил. С одной стороны, это даже мило – что он настолько обеспокоен моим здоровьем, но с другой… Я же не бревно безмолвное, которое куда положишь – там и будет лежать.
– Имей в виду, что далеко не все женщины фанатеют от доминантов, – замечаю я, закидывая ногу в салон. – В двадцать первом веке мы предпочитаем, чтобы с нашим мнением считались, а не игнорировали его.
– Даже если это мнение – идиотское? – осведомляется Рафаэль, плюхаясь рядом.
Я скриплю зубами.
– Каждый раз, когда ты начинаешь казаться мне милым, ты ляпаешь что-то такое, за что хочется заклеить тебе рот скотчем.
– Я всё ещё сноубордист, ты не забыла?
Я ошарашенно разглядываю его невозмутимое лицо, желая удостовериться, что мне не показалось: унылый сожитель только что пошутил.
– Только это тебя и спасает, – бормочу я, отворачиваясь к окну, чтобы
