И то, что болгары были с нами, есть проявление исторического парадокса. Они внутренне очень не любят нас, Диц.
– Но вы же говорили, что врага надо почитать…
– Я говорю то, что думаю, а вам не обязательно думать так, как я говорю, Диц. Я привык, что мои сотрудники оспаривают мою точку зрения. Я люблю иметь дело с друзьями – а это всегда открытый и доверительный спор, когда каждый отстаивает свою точку зрения. Вы согласны со мной, Штирлиц?
– Нет, штандартенфюрер.
– Почему?
– Потому что вы старший по званию и по опыту работы в славянских странах. Или уж станьте таким начальником, чтобы провести закон об отмене повиновения приказу вышестоящего руководителя.
– А разве я отдавал приказы?
– Нет. Вы поучали нас.
– Вас? Я поучал Зонненброка.
– Мы в разведке не научены отделяться друг от друга, если оказались в одной упряжке.
– Вам придется работать соло. Я буду курсировать между Загребом и Марибором, вы – тоже, Дицу предстоит заниматься армией, а Зонненброк, видимо, сосредоточит свое внимание на русской эмиграции – кому, как не ему, поработать с ними? Русская эмиграция имеет широкие выходы на двор монарха, так что Зонненброк может внести свой серьезный вклад в наше общее дело. Вы не сердитесь на меня, друзья? Бога ради, не сердитесь! Я теряюсь, когда на меня сердятся коллеги. Пожалуйста, считайте меня вашим товарищем, я ненавижу иерархические чинопочитания. Вы что-то хотели сказать, Диц?
– Нет, нет, ничего, штандартенфюрер.
– Я хочу кое-что сказать…
– Пожалуйста, Штирлиц… Впрочем, что это я?! – Веезенмайер рассмеялся: мягкое лицо его стало открыто-нежным, как будто он приготовился слушать таинственную историю про карибских пиратов… – Почему я должен давать вам разрешение? Мы же уговорились: без всяких чинопочитаний…
– Я думаю, что Зонненброку будет трудно.
– Вы говорите по-русски?
– Очень слабо. Я посещал курсы, – ответил Штирлиц. – Очень слабо…
– Почему вам кажется, что Зонненброку будет труднее, чем нам?
– Не зная в совершенстве языка…
– Видите ли, русские, особенно в эмиграции, обостренно чутки к вниманию германских, английских и американских представителей. Впрочем, у себя на родине они тоже испытывают гипертрофированное почтение к иностранцам. Если вы хотите вкусно поесть в московском или петербургском ресторанах, никогда не говорите по-русски. Обязательно на своем языке. Но вот если вы поблагодарите русского после вкусного обеда или скажете ему: «Как вы поживаете?» – но обязательно с акцентом, – он будет в восторге… Что делать – каждая нация имеет свои странности. Я думаю, что русская эмиграция пойдет на контакты с немецким инженером Зонненброком, который к тому же что-то понимает по-славянски. Причем начинать разговоры с подобранными кандидатами Зонненброк станет с вопроса: «Чем можно помочь русским изгнанникам? Какая форма материальной, то есть финансовой, и духовной помощи необходима сейчас исстрадавшимся эмигрантам?» Слух о таком немце разнесется немедленно.
