как Сибила. Глядя на них, в голову не пришло бы, что они брат и сестра. Миссис Вэйн впилась в него глазами и заулыбалась еще шире. Она мысленно возвела сына в ранг публики и сочла, что драматическая сценка вышла занятная.
– Оставь пару поцелуев и для меня, Сибила, – добродушно проворчал парень.
– Ты ведь не любишь целоваться, Джим! – вскричала она. – Ты просто старый занудный медведь!
Девушка бросилась к брату и обняла. Джеймс Вэйн вгляделся в ее лицо с нежностью.
– Сибила, я хочу с тобой прогуляться. Вряд ли я увижу этот отвратительный Лондон снова! По крайней мере, я на это надеюсь.
– Сын мой, ты говоришь ужасные вещи! – пробормотала миссис Вэйн, со вздохом берясь за штопку помпезного сценического платья. Она немного огорчилась, что он не примкнул к их маленькой сценке. Тогда драматический эффект был бы куда сильнее.
– А что, мама? Я говорю как есть.
– Ты меня ранишь, сын. Надеюсь, в Австралии ты сколотишь себе состояние. Я убеждена, в колониях нет никакого общества – по крайней мере, того, что можно назвать приличным обществом, – и когда ты разбогатеешь, то непременно вернешься и займешь в Лондоне достойное место.
– Общество! – пробормотал парень. – Знать о нем не хочу. Заработаю немного денег и заберу со сцены тебя и Сибилу. Ненавижу театр!
– Ах, Джим, – со смехом воскликнула Сибила, – какой ты злой! Неужели ты поведешь меня на прогулку? Как чудесно! Я боялась, что ты отправишься прощаться со своими друзьями – к примеру, с Томом Харди, который подарил тебе ту уродливую трубку, или с Редом Лэнгтоном, который насмехается над тем, как ты куришь. Очень мило, что свой последний день в Лондоне ты проведешь со мной! Куда же нам пойти? Давай отправимся в Парк.
– Вид у меня слишком затрапезный, – хмуро ответил парень. – В Парк ходят только франты.
– Чепуха, Джим, – прошептала она, ласково проводя по рукаву его пальто.
– Ладно, – сдался он наконец, – только одевайся поскорее.
Пританцовывая, Сибила выбежала из комнаты. Поднимаясь по лестнице, она что-то напевала. Над головой раздались ее легкие шаги.
Джим обошел комнату два или три раза и повернулся к неподвижно сидевшей в кресле женщине.
– Вещи собраны, мама?
– Все готово, Джеймс, – ответила она, не поднимая глаз от шитья. В последние несколько месяцев она стала чувствовать себя неловко в присутствии своего грубоватого и сурового сына. Встречаясь с ним взглядом, тщательно скрываемая мелочность ее натуры трепетала. Она задавалась вопросом, не подозревает ли он чего. Молчание, при отсутствии замечаний с его стороны, сделалось для нее невыносимым. Она стала обижаться. Женщины защищаются нападая, нападки их принимают форму неожиданного и непонятного отступления. – Надеюсь, ты будешь доволен морской жизнью, Джеймс, – заметила она. – Помни, свой выбор ты сделал сам. Мог бы устроиться в адвокатскую контору. Поверенные – люди достойные,
