в который раз удивился Максим, хотя удивляться уже было нечему.
– На постельных клещей аллергия, понимаете? Там же не обрабатывают подушки. Средство надо специальное, премиальное. У меня… Ой, шит9, в чемодане осталось! Как думаете, мы его найдём? – озабоченно добавил Жорик.
«„Мы“! – подумал Максим. – Ну и наглец!»
– Вот что, дружок, хочешь не хочешь, здесь тебе оставаться нельзя. Сам видишь, не Версаль, – усмехнулся он, окинув взглядом свою скромную студию.
– А вы были в Версале? – с надеждой отреагировал его гость.
«Господи, кого же мне это всё напоминает? – подумал Гордиевский. – Ну конечно, Лариосик! Вот ещё «Дни Турбиных» на мою голову!»
– Пошли, я тебя устрою в гостиницу, где-нибудь здесь рядом, хоть на одну ночь. Сколько у тебя есть?
– Чего? – с испугом спросил Жорик.
– Денег, естественно! – проворчал Гордиевский.
Он прекрасно понимал, что даже если сейчас дозвонится до Мишеля, это не поможет: денежные переводы из России в Турцию так просто не проходили.
– Ну, пошли! – властно заявил он и решительно направился к двери.
Уже стоя на пороге, Максим обернулся. Жорик переминался с ноги на ногу посреди его крохотной кухни, сняв очки и нервно теребя руками джинсовый рюкзак. Всем своим видом он чем-то напоминал тех самых малышей из выпусков новостей, которых вытаскивали из обстрелянных фашистами подвалов, – почему-то это была единственная ассоциация, приходившая на ум Максиму. В довершение картины у новоявленного Лариосика по щекам потекли непритворные детские слёзы, которые он поспешно вытер грязным кухонным полотенцем.
«Да и чёрт с ним! – подумал Гордиевский. – Одну ночь потерплю!»
Махнув рукой, он отправился перекладывать свои мощные перины на пол той части студии, что служила кухней: эту ночь Жорику предстояло спать с его, Максима, постельными клещами.
***
Три раунда переговоров с Шаневичем завершились предсказуемой ничьей – недаром тот частенько дразнил Максима «полуевреем»: я-то, мол, настоящий, а ты слабак… Максим вообще не был евреем ни по матери, ни по бабушке, ни по кому-либо ещё. Его родительница Ольга Михайловна, давшая ему эту звучную фамилию (своего отца он никогда не видел), утверждала, что Гордиевские – древний польский род и произошли чуть ли не от краковских вельмож.
Максиму до родословной не было никакого дела. А вот Мишель своим происхождением всегда пользовался и гордился, ни к селу ни к городу вспоминая родственников, половина которых перебралась в Израиль, безумно скучала там по России, но любила пролить слезу по поводу несвободы, душащей их малую родину. Это Гордиевского не смущало, как и дурной вкус и куча других недостатков его бывшего компаньона. Плохо было другое: Шаневич, давний друг Максима, – почти такой же, как Никита, – знавший все его прошлые, настоящие, а возможно, и будущие проблемы,
От англ. shit – дерьмо.
