странница нам на голову упала. – Он сидел в кресле, одетый в парчовую пижаму, и ухмылялся. – Мне всегда нравилась эта комната, – снова заговорил он после короткого молчания. – Тихо, уютно. Идеальная атмосфера для моей дорогой подельницы. Так, значит, тебя привел Альфред?
– Вроде того.
– Мудрейший человек. Сразу сообразил, что к чему.
– Не знаю, что он там сообразил.
С минуту мы изучали друг друга. За четыре года совместной работы мне ни разу не приходилось вот так сидеть и смотреть на босса. Белый Сборщик, Король Жезлов, сделавший меня своей единственной преемницей и даровавший безоговорочное уважение людей многим старше. Человек, забравший меня из дома и укрывший от вездесущего ока Сайена.
– Лучше поздно, чем никогда. – Джекс уселся поудобнее, закинув ногу на ногу. – Устроим запоздалый тет-а-тет. Мы с тобой слишком разные, Пейдж. Все время забываю, что тебе двадцать – пора, когда голову пьянит сладкая амброзия независимости. В твоем возрасте из близких у меня был только Альфред. Больше никого – ни главаря мимов, ни друзей, с кем можно поговорить по душам. Занятная ситуация, учитывая, что свою жизнь я начал под пристальным взором кумы.
– Ты рос беспризорником?
– Удивлена, лапушка? Моих родителей повесили, едва мне стукнуло четыре года. Думаю, они были людьми недалекими, иначе не попались бы так глупо. С их смертью я остался один-одинешенек, без гроша в кармане. Не мог позволить себе ни шмоток, ни качественных фантомов. Вот такие дела, дорогая подельница.
Кума учила меня воровать у невидцев. Работала вместе с двумя подручными, втроем они шефствовали над восемнадцатью побирушками. Все, что мне удавалось заработать, перекочевывало в карман кумовьям. Взамен меня изредка кормили. Я всегда мечтал поступить в университет, стать ученым, но эта троица откровенно потешалась над моими чаяниями. На пальцах объяснили, что в школу мне не попасть – ни сейчас, ни потом. Воровать часы и датапэды – вот мой удел. Образование – штука дорогая. И потом, я же паранормал, ничтожество. Однако в двенадцать лет у меня проснулся странный зуд. Зуд вот здесь. – Джексон коснулся руки, словно по-прежнему ощущал невыносимое покалывание.
Он не расставался с длинными рукавами. Правда, мне довелось увидеть спрятанные под ними шрамы – белые рубцы, испещрявшие кожу от запястья до локтя.
– Я чесался до крови. Чесался так, что ломал ногти. Царапал лицо, ноги, грудь. Кума живо спровадила меня на улицу клянчить, рассудив, что мои раны растопят сердца прохожих. Ее расчет оправдался – мне никогда столько не подавали, как в период чеса.
– Извращение какое-то, – буркнула я.
– Это Лондон, детка. – Джексон побарабанил пальцами по колену. – К тому моменту, когда мне исполнилось четырнадцать, ничего не переменилось, разве что мои преступления стали носить более серьезный характер. И все это – за кусок хлеба и глоток воды. Но меня сжигала лихорадка, жажда независимости, мести
