симптомов истерического беспокойства, Эмма Экштейн сильно страдала от болей и кровотечений из носа. Фрейд полагал, что последние имеют психогенный характер, но все-таки попросил Флисса обследовать пациентку, поскольку опасался, что в поисках корней психологических нарушений пропустил какое-либо физическое недомогание. В сне об инъекции Ирме он беспокоится именно о том, что поставил неверный диагноз. Флисс приехал в Вену и прооперировал Эмму, однако хирургическое вмешательство не принесло женщине облегчения: боли не исчезли, снова появились кровотечения и гнойные выделения. Встревоженный, Фрейд обратился к венским хирургам, и в письме от 8 марта 1895 года сообщил Флиссу о том, что случилось. Известный специалист и старый школьный друг Фрейда, Игнац Розанес, встретился с ним на квартире Эммы Экштейн. У нее шла кровь из носа и горла, очень силен был неприятный запах… Розанес очистил края раны, извлек липкие сгустки крови, потом вдруг потянул за нечто, похожее на нить, и продолжал тянуть. Прежде чем они с Фрейдом успели что-то сообразить, из полости носа было извлечено «…добрых полметра марли. В следующее мгновение потоком хлынула кровь, пациентка побледнела, глаза вылезли из орбит, пульс пропал». Розанес не растерялся – остановил кровотечение тампоном. Все продолжалось не больше полуминуты, но этого хватило, чтобы Эмма Экштейн стала, по словам Фрейда, «неузнаваемой». Конечно, он понял, что произошло… Им удалось предотвратить катастрофу. Фрейду стало дурно. Когда угроза миновала, он убежал в соседнюю комнату и стал жадно пить воду. Прийти в себя ему помогла рюмка коньяка.
Фрейд утверждал, что присутствия духа его лишила вовсе не кровь, а эмоциональное напряжение. Нетрудно догадаться, что это были за эмоции. Но даже в своем первом письме, написанном под влиянием этого неприятного случая, Фрейд стремился защитить Флисса от очевидных обвинений в небрежности и профессиональной некомпетентности, которые едва не привели к трагедии. «Мы были к ней несправедливы», – признался он. Возобновившиеся у Эммы Экштейн носовые кровотечения имели не истерический характер – они были вызваны «…куском марли с йодоформом, которая оторвалась, когда ты вытягивал ее, и оставалась там две недели». Фрейд брал вину на себя и оправдывал друга: не следовало просить Флисса делать операцию в чужом городе, где он не располагал возможностью вести послеоперационное наблюдение. «Ты сделал все, что мог», – писал Фрейд Вильгельму. Промахи случаются даже у самых внимательных и удачливых хирургов. Совсем скоро защитный механизм такого рода психоаналитик Зигмунд Фрейд назовет отрицанием. Но время еще не пришло. Он процитировал Вильгельму другого специалиста, признававшегося, что нечто подобное однажды случилось и с ним, и в утешение прибавил: «Естественно, никто тебя не упрекает».
На самом деле, как сообщал Фрейд в письме, отправленном в начале апреля, один венский врач – отоларинголог, как и Флисс, – сказал ему, что обильное, периодически повторяющееся
