и все прыскали, озираясь.
– Ну вот, договорились, за такое блудомыслие знаете что! – испуганно угрожал скрипучий голосок.
Объяснить толком все эти и другие странные и страшные вещи было некому, и новые владельцы тайн разбредались по замку, озадаченные тем более, что многие из них вспоминали при этом, что император Александр I, с чьего согласия будто бы удавили его отца, и сам, как утверждали дворцовые легенды, был в то время масоном…
Хочу воспеть свободу миру,
На тронах поразить порок… – вспоминаются Достоевскому потрясающие своей откровенностью и дерзостью строки пушкинской «Вольности» – она ходила в списках по Петербургу, и Иван Николаевич Шидловский читал ее своему юному другу. Пушкину было тогда ровно столько же, сколько и ему, Достоевскому, сейчас, – восемнадцать лет… И Пушкин уже писал такие стихи! – и ведь писал где-то неподалеку отсюда, глядя, как рассказывали, из окна друзей своих, братьев Тургеневых, на Михайловский замок, ставший теперь для него, Достоевского, темницей и погребальницей его собственных литературных и иных мечтаний. Эх, кабы на свободу – какая жизнь! Пушкин в его годы успел уже прогневить царя, потом был сослан на юг… Конечно, необязательно же гневить царя и быть сосланным, чтобы стать великим, – ему совсем не хочется ссылаться никуда, хотя это так жалостливо и так возвышенно… Господи, прости за греховные мысли, да минует меня чаша сия; не дай никого прогневить, даже училищное начальство, а то угодишь как раз еще на год в тот же класс, – нет, уж лучше помереть сразу…
Красив пустынный в эти предотбойные часы дворец, когда кондукторы и «рябцы» уже поразошлись по своим комнатам, а начальство разъехалось по домам. В полусвете дрожащих свечей еще резче тени его лепного орнамента; еще загадочнее светлеют из темных углов античные слепки; матово поблескивают фрески, палата арабесок, ротонда атлантов, галерея Рафаэля… Теперь это конференц-зал, библиотека, приемные покои…
Сколько же еще томиться ему среди этой красоты? Скорее бы на волю…
…И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари –
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Пробил отбой. Глаза его слипаются, в полудреме всплывают, перемежаясь, недавние и давние видения.
Вот их рота располагается на ночь после утомительного похода в летние лагеря – в деревушке Старая Кикенка, что неподалеку от имения графа Орлова. Казалось, сама бедность в своем, ничем не прикрытом облике предстала перед его взором: низкие избы, потемневшие лики молодых, должно быть, крестьянок с плачущими голыми младенчиками на руках…
– Отчего детки плачут? Почему матери их черны? Почему не накормят дитё?.. – вспоминается ему давнее.
– Голодны, и нечем накормить, высохли груди матерей…
Неохотно, по
