находится на борту не по своей воле, – взволнованным голосом сообщила ей Фелисити. – Это всякие головорезы и другое отребье, которых осудили к службе на корабле. Или же пьяницы и любители проституток, которых отловили в темных переулках.
– Откуда ты это знаешь?
– Никлас мне сказал, – ответила кузина и тут же поправила себя: – Капитан. – А затем, содрогнувшись, добавила: – Его деверь, богатый торговец, вчера за обедом сказал, что эти парни такие грубые и бесстыдные, что постоянно приходится кого-нибудь из них наказывать плетьми. Оттуда и доносятся те крики, которые мы слышим иногда в передней части корабля. Капитану приходится выставлять часовых, иначе кому-то из них может взбрести в голову подняться сюда, на верхнюю палубу, и перерезать нам глотки, пока мы спим!
Каким бы образом ни была набрана команда и какими бы ни были эти люди, их грубое громкое пение и похабные крики только усиливали впечатление Элизабет, что она находится в какой-то затхлой тюрьме. И хотя матросам строго-настрого запрещалось выходить на ют, то есть кормовую часть верхней палубы, поскольку она предназначалась исключительно для капитана, офицеров и пассажиров, этого было мало, чтобы изменить ситуацию к лучшему.
Что касается вони, то Элизабет отнюдь не чувствовала себя пахучей розой. Может быть, она воняла еще сильнее, чем все остальные люди на борту, поскольку была вынуждена постоянно держать перед собой ведро для рвоты, и тошнотворный запах пропитал всю ее одежду до последней нитки. Поначалу она еще бегала к поручням корабля, однако быстро оставила эту затею. Дело в том, что ветер тут имел одно подлое обыкновение – внезапно дуть человеку в лицо, не говоря уже о том, что каждый раз целый ряд зрителей становился свидетелем ее слабости. С той поры она предпочитала скрывать свои страдания.
Доведенная до крайности, Элизабет была готова на все ради того, чтобы иметь возможность хотя бы один раз искупаться! Однако такой роскоши на борту корабля Вест-Индийской компании не было предусмотрено. Правда, где-то в глубинах трюмов находились несколько шаек для мытья. Элизабет вчера сама их видела, когда на какое-то время почувствовала себя лучше, то есть достаточно сильной, чтобы бороться с тошнотой и сойти вниз в трюм корабля, чтобы посмотреть на Жемчужину. Роберт настоял на том, чтобы сопровождать ее, и она была такой глупой, что даже испытала чувство благодарности к нему. До того, как обнаружила, что его больше интересовало собственное самочувствие, чем состояние ослабевшей от морской болезни жены.
– Ну давай, – ласково прошептал он ей, запихивая ее в темный угол, где между сундуками с товаром и бочками находилось множество мешков с кормом. – Я сделаю так, что ты забудешь свою болезнь! Это пойдет тебе на пользу! Это пойдет на пользу нам обоим!
Ее протест он подавил с помощью поцелуев, имевших вкус бренди, и, пока она боролась с новым приступом тошноты, он толкнул ее на мешки, задрал на ней юбки и, не церемонясь,
