прибрежные страны, всюду расспрашивая и разузнавая о ней. Всё было напрасно. И вот однажды, в тоске и отчаяньи, прибыл я в одно приморское королевство[26]… Я помню все подробности того баснословного дня. Солнце, бросая длинные тени на песчаные откосы, лазурь моря, да красный нищенский ольшанник, уже опускалось… И угодливый трактирщик, подав кушанья, стал говорить что-то о бродячих артистах. Но я был утомлён дорогою, и почти не слушал его…
И вдруг – странная, старинная, пронзительная и нежная мелодия заставила меня выйти на площадь, где стоял балаган странствующей труппы. Когда-то он был из ослепительно белого холста, но время заставило его потускнеть, хотя калейдоскопические, радужные, разноцветные отсветы совсем уже заходящего солнца в звёздах из серебряной фольги[27], которыми он был украшен, придавали ему вид волшебный и таинственный… Меж тем музыка, скорбная и наивная, продолжала наполнять площадь, на которой собрался народ. И вот зажглись факелы, полог балагана раздвинулся, и на грубый деревянный помост[28] перед ним…
… Была она всё так же прекрасна, всё так же легки были её стремительные движенья, лишь серебряные колокольчики на браслетах у запястья[29] звучали печально, в такт музыке. Но вот она подняла глаза…
«Однако же я становлюсь сентиментален, право» – прошептал S., глядя, как дивные, зеленовато-хрустальные глаза принцессы, которые она подняла на него, наполняются счастливыми слезами.
«…Ну вот. Теперь – сказка действительно закончилась, а мне осталось добавить совсем немногое, ваше Высочество. Как скажет потом один безнадёжный романтик: «Жили они долго и счастливо, и умерли в один день…»[30]
Сон Фавна (почти полуденный)
«Снами измучен я, снами… Снами, которым названье Я иногда забываю…
Кривляющиеся, никогда не бывшие, но реальные, уродливые как-то изощрённо-извращённо, до дрожи в спине и страха, такие, чтоб сниться потом – не существа, a порожденья бесконечного ужаса – те, что сначала лишь почудились в сухом чёрном тумане впереди, в этой клубящейся тьме, и исчезли в ней – вдруг, в какое-то, с перебоем сердца[32] мгновенье – проступают, появляются снова, перехватывая дыханье, наполняясь жутью и отвращением прикосновенья, грозя тоскливой, невыносимой утратой навеки своего я, себя, других, самого дорогого… пользуясь невозможностью избавиться, стряхнуть, тем, что нужно ползти[33] через этот все сужающийся коридор, в перехватывающей дыханье, ожившей, клубящейся, не отпускающей тьме…
А потом – судорожный вдох, и – все еще невозможность осознать, совместить времена, пониманье и обреченность принятия этой, такой вечности, но…
Еще вдох, и вдруг, где-то в самой глубине,
Королевство у моря, почти от VVN (Владимир Владимирович Набоков)
Мелькнуло что-то сказошно-сказошное… уж не Блоковский ли «Б алаганчик»?
Вспомнились роковые помосты из «Мастера» и «Монте-Кристо»
«Колокольчики запястий… то умолкнут, то звенят…» © Ин. Анненский.
Кажется, так заканчиваются у Ал. Грина даже
Эклога Малларме – музыка Дебюсси – балет Дягилева. Эта знаменитая история – всего лишь декорация, на отдалённом фоне которой (как когда-то на фоне декораций Бакста) разворачивается здешняя, сказочная история Фавна и нимфочки. Но – кто ж мне поверит, что когда мне послышалась эта сказочка, я вовсе и не слыхивал об этой вещи Дебюсси..
Ах, потом эти перебои сердца вспомнит Пруст! И
«Тише… Ты должен ползти…» © Ин. Анненский, «Трилистник кошмаров»
