рано, после сорока, во время войны, прожив всю жизнь с родителями и не познав радости собственной семьи и материнства.
В больших, неленивых семьях все много работали, детей держали в строгости, даже страхе. Бабушка рассказывала, как однажды она, будучи маленькой девочкой, разбила кружку, а родной отец чуть не убил ее за это. Тогда все было ценным, и родители следили за тем, чтобы дети не баловались, берегли имущество.
Говорили по-своему, в речи встречались такие слова, как «угоить» (привести в порядок), «обиходить» (отмыть, почистить, прибрать), «беговушка» (легкие сани), «крыльца» (лопатки), «каральки» (печеные изделия из пресного теста, закрученные разными узорами, которыми угощали зятьев в больших количествах – «возами возили»).
До революции кто много работал, имел все. И уж конечно ни о каком голоде и речи не было. У бабушек было хорошее приданое, когда они выходили замуж (золотые украшения, вологодские кружева, французские ботинки). В семье мужа бабы Мани, моего дедушки Николая, ее называли по имени отчеству – Марией Ивановной, несмотря на то, что ей только исполнилось восемнадцать лет. Бабушкина редина (огромная, черная шаль из вологодского кружева) – все, что осталось от того времени (я часто в нее наряжалась). Это настоящее произведение искусства, удивительное, совершенное по красоте кружево. Даже не передать словами, как шаль украшала женщину, придавая образу нарядность. У крестьянок того времени, и у моих бабушек в том числе, были золотые обручальные кольца (девяносто шестой высшей пробы), но, оказывается, даже золото стирается. За семьдесят восемь лет кольцо стало тонким и хрупким – сказались годы беспрестанного ручного труда.
В годы раскулачивания бабушка и дедушка с детьми бежали в Томскую область. Обустроились в деревне Поросино. Бабушка умела делать абсолютно все. Когда дед Николай вернулся с фронта, сказал: «Я думал, вы тут все поумирали от голода, а вы здоровы». Выжили благодаря картошке, которой засыпали на зиму по три погреба. Баба Маня никогда не ела драники, говорила: «Я их в войну наелась». Хотя для нас их всегда пекла, и мы ели их как вкусняшки, а еще лепешки из теста прямо на печи делали. И пельмени в семье стряпали маленькие, красивые. Один к одному. И шаньги с творогом, морковкой, картошкой. Хворост. Все было уникальным, чистым, аккуратным и вкусным. На этом я и выросла. И мои дети, и внуки едят все это благодаря тетушке Валентине, которая умеет стряпать не хуже бабушки. Еще в войну, по словам бабы Мани, пекли блины из картофельного крахмала, очень тонкие, потому что не было зерновой муки. Все отправляли в государственные закрома.
Моего прадеда Ивана в 1933 году забрали по линии НКВД (как тогда говорили) и расстреляли как троцкиста. В документе, выданном мне на руки в музее НКВД4 (кстати, находится он напротив первой художественной школы Томска на проспекте Ленина), сказано, что он был плотником и признан врагом народа. Так вот бабушке,
Мемориальный музей «Следственная тюрьма НКВД» – первый музей в России, посвященный истории советских массовых репрессий.
