напротив, просто гордились и упивались историями про свою прапрапрапрабабку (никто никогда не мог точно сосчитать всех «пра-», поэтому каждый добавлял их количество по желанию). Истории пересказывали друг другу, подругам и соседкам. Не очень-то вслушивающийся во всю эту ахинею Игорь Валентинович тем не менее не уставал удивляться, откуда берутся такие бесстыдные, на его пуританский взгляд, подробности, ведь если верить теще, дамы с портрета не было на свете чуть ли не лет двести. Но женщины всегда отбрыкивались от его расспросов шутками-прибаутками: мол, передавались эти подробности из уст в уста, из поколения в поколение, дошли до наших времен…
Теперь, оставшись в желаемой тишине и одиночестве, наедине с тещиной прапрабабкой и ее бесстыжим взглядом, раздевающим и прожигающим его мужское естество насквозь, Игорь Валентинович вдруг стал вспоминать обрывки историй, иногда доходивших до его слуха, и впервые, как покойный тесть, произнес: «Все сгинете из-за нее – из-за блудни!»
Он выпил еще водки и с трудом отвел от прародительницы взгляд. Отвел и опустил его на стол, где среди опавших лепестков роз, утопающих колючими стеблями в прозрачной вазе с мутноватой водой, лежала книга японского писателя Рюноскэ Акутагавы с загнутой посередине страничкой. Ее читала жена перед отъездом, она давно подсела на японскую литературу, страсть к которой наполнила их дом кучей всяческих японских безделушек: статуэток, вазочек и маленьких растопыренных деревьев в горшочках. Игорь Валентинович прочел первое попавшееся: «В бушующем пламени и дыму, истязуемые адскими слугами с бычьими и конскими головами, люди судорожно мечутся во все стороны, как разлетающиеся по ветру листья. Там женщина, видно, жрица, подхваченная за волосы на вилы, корчится со скрюченными, как лапы у паука, ногами и руками. Тут мужчина, должно быть, какой-нибудь правитель, с грудью, насквозь пронзенной мечом, висит вниз головою, будто летучая мышь. Кого стегают железными бичами, кто придушен тяжестью камней, которых не сдвинет и тысяча человек, кого терзают клювы хищных птиц, в кого впились зубы ядовитого дракона – пыток, как и грешников, там столько, что не перечесть…»
– Ад… – понял Игорь Валентинович, хотя поначалу было его посетили мысли о белой горячке. – Ад, преисподняя… – прошептал он. – Они все попали во второй круг ада – за грехи этой старой блудницы. А степень мучений в аду адекватна вине грешника… – бормотал он что-то давно читанное и забытое.
Он вспомнил красивое улыбающееся лицо своей жены… Такое же, будто скопированное, лицо дочки… Алебастровое, перепудренное до неприятного потустороннего эффекта лицо тещи – стареющей, но все еще видной матроны… Лицо младшего сына, не похожего на родню жены и радующего этим фактом и фактом продолжателя рода своего отца. Лица такой же по составу семьи брата жены тоже улыбались ему, оборачиваясь, – все друг за другом поднимались по трапу «Булгарии»… И все теперь в преисподней, заплакал он, пьяно всхлипывая, – все, кроме
