меня.* Эти сердешные песни мы пели в детстве, когда попали в детдом,…хотя там, конечно, такого и не было. А зайца ожидало хуже,– экзекуция…
И что было дальше, Боже мой, ой мааа! Ой, мама, мама, маменька, верни меня домой, в степи крымские, в огороды людские с капустой и морковкой сладкой…
… Так пели, недозволенные, блатные, переделанные на свой лад, песенки в нашем ремесленном училище, за что и наказывали раньше, в пятидесятые годы, а тут посерьёзнее. Ему теперь не до смеха.
Хоть и зверюшки, и братья наши меньшие. Бывает, бывает, пострашнее…
Средневековье… Дикое.
Дед только начал подготовку, к проведению операции, а он, стервец, спрятал своё добро от страху, от греха подальше, когда его только начали, начали полосовать своим скальпелем. Спрятал своё оставшееся добро – семенничёк, это по научному, а дед не смог, не обнаружил такую пропажу.
И, теперь уже, одним яичком – осиротевшим,… оставался героем и как вышел с больничного санаторного режима питания, и режима реабилитации… почувствовал себя почти Гераклом, когда тот совершал свой знаменитый тринадцатый подвиг…
А кролики снова десятками стали появляться в нашем крольчатнике…
Не по плану…
Зайчик вдруг вспомнил как ему шептала та, последняя, пушистая красавица и теперь уже совсем последняя, песню эту запомнил,– …уж, и мнеж, и, тебеж… замуж, невтерпёж. Такая красавица была, эта, почти зайчиха. Песню такую ласковую спела, прелюдию любви. А потом ещё…усомнилась, что ли. Частушкой запела, это было, по-видимому, по -прежнему и по пустому – думать о тех сладких минутах прошедшей молодости.
До.
И.
После…ттт, того, страшного суда со скальпелем, который хуже гильотины.
Опять проходили дни, и, нет тебе, ни больничного пособия, ни усиленного питания для выздоравливающих, ох, неет,– оскоплённых.
А заяц переносил и переживал так же, как быки, жеребцы и другие помощники людей, которых готовили к труду и обороне. Они все очищенные, как говорил зоотехник, после того, просто вкалывали, как ишаки-ослики, работали, не покладая рук и ног, не тратили свои богатырские силы зря. Иные просто нагуливали сало, для колбасы, увы, не себе. Человекам. А быки – волы, трудились, таская тяжёлые телеги…и, на шеях ярмо…до конца дней своих.
У него, страдальца, теперь программа другая, набрать вес и, скоро, совсем скоро, быть за праздничным столом…точнее… на праздничном столе…хорошей закуской для пьющих и трезвенников…Чёрная радуга после такого бития.
Говорят, и кур доят, но только, они равнодушны, не понимают своего финиша. А все другие зверюшки, знают, что они, и сейчас и потом финиш, – кормильцы для людей. А слоны вообще уходят в специальные угодья для спокойного отхода в дальние края. Там у них своё общежитие, кладбище. Вот только северные, у них глазки маленькие. Не видят люди, совсем примороженные… застывшие мозги. Пишут, что их сын увозит, неет, увозили, раньше это было…в назначенное шаманом
