мне подрабатывать репетитором английского на дому.
Я вхожу в нашу спальню, сразу же чувствую, что-то не так… Что-то явно изменилось, пока я отсутствовала.
Я останавливаюсь на пороге, оглядываясь, и тут же замечаю первое несоответствие: подушка лежит не там, где ей положено.
Я подхожу ближе. Думаю, может, я сама переставила и забыла…
Но нет… Я не могу ошибаться.
Постепенно в моем сознании начинает складываться пугающий пазл. Перемещаясь по комнате, я замечаю ещё больше мелочей, которые кричат о чужом присутствии.
Когда уходила в больницу, на моей кровати лежали мои домашние штаны… Сейчас их и след простыл. И такое ощущение, что кто-то прошёлся влажной тряпкой по дубовой мебели.
До наших отношений Герман не брезговал услугами клининговых компаний, но после того, как я переехала к нему, уборкой и готовкой я занималась исключительно самостоятельно. Хранила и поддерживала домашний уют.
Но сейчас я точно могу сказать, что в спальне орудовала другая женщина… Кровать заправлена иначе, не так, как привыкла заправлять я. Штанов нет, подушка. И пульт от телевизора хоть и лежит на своём месте, но перевернут вверх ногами.
Я открываю шкаф со своими вещами и замираю на месте… Пусто… Пустые полки… Абсолютно пустой шкаф…
Комок слёз, подступивших к горлу, начинает сжиматься, дыхание сводит. Всё становится нереальным, словно ужасный сон, из которого я не могу вырваться.
Громкий щелчок дверного замка заставляет сердце пропустить удар и с болью удариться об рёбра. Герман вернулся…
Глава 3
Вероника
Звук шагов гулким эхом отлетает от стен, перекрывая звенящую тишину коридора. Кажется, будто каждый шаг Германа болью отзывается в моём сердце.
Дверь открывается, и Федотов входит в спальню.
Его равнодушный взгляд скользит по моему заплаканному лицу.
Мое сердце сжимается настолько сильно, что я едва могу дышать. Смотрю на него с болью, жду хотя бы каких-нибудь объяснений. Хотя бы чего-нибудь…
Он медленно переводит взгляд то на меня, то на открытые дверцы шкафа.
– Ты… убрал мои вещи, – наконец, не выдержав немой паузы, взглянув ему прямо в глаза, выдавливаю из себя горькие слова.
Он продолжает смотреть на меня молча. Невольно складывается впечатление, что своим молчанием он издевается надо мною…
Тишина между нами становится ощутимой. Я жду, надеясь, что он скажет что-то, хоть как-то объяснит произошедшее, но в его глазах нет ни признаков раскаяния, ни сожаления.
Ничего…
Лишь усталость от собственной фальши, от лжи, которую больше невозможно скрывать.
– Я хотел поговорить с тобой, – его голос звучит глухо, как будто он говорит издалека. Звучит равнодушно…
Слезы, которые я пыталась сдерживать из последних сил, одна за одной стекают по щекам – маленькие солёные капли разочарования
