ты запропал, сочинитель, второй день тебя ищу.
– Да я всегда незримо близ вас сную, Дмитрий Егорыч, – умно и кротко отвечал Фирсов.
– Тогда… зайди ко мне, я вернусь через минутку к себе, – вполне благожелательно приказал Митька, и вот, не дожидаясь повторенья, тот уже похаживал взад-вперед по Митькиной комнате, потирал руки, прилаживаясь к изменившейся обстановке. Впрочем, во всем доме из-за брачной озабоченности Чикилева уже недели две было прохладновато.
– Чего, артист, приглядываешься? – окликнул сзади Митька.
– Апартаменты ваши весьма на каземат похожи. Единственно решеточки для романтики на окне недостает.
– А! – не поняв, отозвался Митька. – Садись и слушай… кстати, и мне папироску дай.
– Сел и слушаю!.. только я дешевые курю.
– Ничего!.. и не тормошись попусту: ведь я не совсем уж злодей, как и ты, надеюсь, не полный пока мошенник. Не выношу пестроты в глазах, – устало предупредил Митька. – Итак, существует личность такая на свете, под названьем Агей Столяров.
– Наслышан малость.
– Что же ты про него слышал?.. и спички тоже дай.
– Ну, как бы сказать: обломок недавнего вселюдского подлого побоища. Мужчина ночной, неприятный, со странностями, говорят…
– Мало знаешь: в семь раз хуже!.. почему спички сырые у тебя?
– Наследника давеча купали, в лужицу спички выскользнули.
Митька вскинул на него внимательные глаза.
– А у тебя есть?.. вот не предполагал. Канительно поди нонче с детишками?
– Не очень: ведь свой. Но смысл жизни, а вроде и развлечение: шумит, производит беспорядок бытия… Надо, Дмитрий Егорыч!
О будущем ребенке всего лишь в то утро уведомила Фирсова жена, но он придвинул предстоящее событие, по бессознательному наитию прибегнув к лжи, помогавшей ему взломать упорное недоверие собеседника.
– Это ты верно… – задумчиво обронил Митька и некоторое время молчал потом. – Так вот, об Агее: во что бы ни стало желательно ему повидаться с тобой, господин хороший!
– На кой же ляд я ему снадобился? – ища тональность для разговора, вскинулся Фирсов и прибавил очень уместно, что его Федором Федорычем зовут.
– Да как тебе сказать, Федор Федорыч… Ты ведь сочинитель, если не врешь?
– Грешу… – буркнул Фирсов, разочарованно поглядывая себе на пальцы в чернилах. – И что из того?
– А то, Федор Федорыч, что догорает человек… и вот скучно, томно ему задыхаться в собственном своем чаду. Видно, желает объяснить себя людям…
Не спеша, пользуясь временным превосходством, Фирсов прикидывал что-то в уме.
– Исповедь, словом?.. не пробовал себя в этой роли. Сложновато с ним, пожалуй?
Оба помолчали,
