перетаскивая по три коробки зараз.
– Четыре минуты! – с придыханием выкрикнула Инга. – Быстрее! Иначе придется перестрелять весь автобус!
– Все, Инга, Все! – отозвался Усинков. – Валим отсюда!
– «Ява»! Не забудь про «яву»! – орала на него Дубровина.
Усинков вскочил в седло своего мотоцикла и по сходням въехал на палубу катера. Тут же вернулся к «газели», которую уже выпотрошили дочиста, подогнал грузовой микроавтобус к трупу Калиникова. Когда Виктор забрасывал тело экспедитора в утробу «газели», очки Вячеслава Сергеевича скатились-таки с его носа на асфальт. Уцелевшее стекло хряпнуло и рассыпалось. Виктор наклонился, сунул оправу в карман, захлопнул задние дверцы микроавтобуса.
– Я погнал! До встречи, Инга!
Дубровина вкатила свой «харлей» на катер.
– Осталась минута! – крикнула она жилистому.
Пал Палыч деловито подобрал сходни, запустил носовой двигатель и прогулочный катер плавно заскользил по глади реки. Кормовые двигатели-«ямахи» плюхнулись винтами в воду, включился рабочий ход…
Туман уже почти растаял, приветливое солнышко чуть приподнялось над лесом.
Вдали на шоссе показался рейсовый «икарус».
Инга подошла к штурвалу, обняла Пал Палыча. Тот потрепал ее по голове:
– Ты молодец, дочка!
Инга засмеялась с детской радостью, запрыгала на месте:
– Получилось, папа! Все получилось! А я до самого конца не верила…
Ни свет ни заря тридцатилетний Валера Цыпко самым безбожным образом был выдернут из тягучего хмельного сна. Дверной звонок трезвонил на все лады, высверливал мозги, заставлял бухать сердце.
Не разлепляя век, Валера потопал в прихожую, молча отпер дверь и снова побрел, рухнул в койку, по пути зацепив ногой пустую бутылку.
Над ним навис седовласый Семен Михайлович Бурмистров:
– Подъем, соныря[1]! Нам пора.
– Михалыч, сжалься… Я же в отпуске, – вяло простонал Цыпко.
– То-то и оно, что в отпуске! Кто вчера обещал мне на рыбалку вместе сходить? А? Или ты собрался весь отпуск пропьянствовать?
– Михалыч, сходим… Только давай в другой раз.
– Э, нет! У меня с собой вся амуниция. Солнышко уже встало. И ты вставай, касатик.
– Пиво есть? – с надеждой всхлипнул Валера.
– Учел, – кивнул Бурмистров. – Две бутылочки имею.
– Ну, тогда делать нечего, надо вставать, раз такое дело.
Валера рывком сел на постели, высосал услужливо поднесенную к губам бутылочку холодненького пивка и только теперь разомкнул свои вежды.
– Жить буду, – констатировал больной.
– А где Вера? – спросил Семен Михайлович.
– Ушла, – мотнул головой Цыпко.
– Как ушла?
– Ну, Михалыч, ты даешь! Как все
Соныря – старинное русское слово, означающее «больной сонной болезнью»
