груза – в порту Сантандер. Но я так далеко не планировал.
Вечером, вместе с капитаном-зомби, напившись пьяным в меру, чтобы соображать, я затеял драку с третьим механиком. Механик не потреблял алкоголь. Он был подшит эспералью, о чём у него был документ, который он мне как-то показывал. Механику нельзя было пить под страхом смерти.
Третьего механика я обвинил в том, что он пьян, заломил ему руки. Пьяный старпом притащил трезвого механика в каюту капитана. В вопросах дисциплины капитан Магасов слушался меня беспрекословно. В моём дневнике на следующий день появилась запись:
2. 15 февраля 1995 года. Третий механик – пьяница.
Пьяный старпом, с пьяным капитаном, еле соображая из-за алкоголя, составили бумагу на трезвого третьего механика.
15 февраля 1995 года, на сретение Господне, отправили трезвого механика, из Марина в Санкт-Петербург, как ненужного, безнадёжного пьяницу.
Через день-два я ожидал, что пароходство меня отзовёт с «Каялы». За пьяный беспредел.
Но в пароходстве поверили в мою бумагу, а в бумагу про эспераль не поверили. Не поверили третьему механику и в экспертизу состояния крови, в которой не было алкоголя на данное число. Экспертиза была испанская, экспертизу, обиженный до глубины души механик, успел сделать в Марине. Но в России иноземная экспертиза не действительна. Как понял, как теперь известно, – у нас в России, кто первый обвинит противника в пьянстве, воровстве или в беспутстве, тот и выиграл.
Осечка! С «Каялы» меня не списывали!
Мафия чего-то или что-то выжидала, теплоход «Каяла» поставили в Марине на отстойный причал. Без выгрузки.
Я запаниковал. Надо было что-то делать, чтобы в пароходстве обратили внимание на бардак на странном мафиозном пароходе. Надо действовать так, чтобы меня списали и уволили из пароходства.
Зачем богатому работать? Пусть прислуга работает! Вскоре в моём дневнике появилась запись:
3. 24 февраля 1995 года. Четвёртый штурман – перелом предплечья
Как опытный и мудрый инквизитор, в течение недели я стравливал третьего помощника капитана и четвёртого помощника, выдумывая провокационную чушь о профессиональной пригодности подопытных штурманов.
Наконец они подрались, и третий четвёртому сломал предплечье.
24 февраля 1995 года четвёртого помощника я отправил в больницу порта Марин. Бардак был налицо. Но ингушу-чеченцу, капитану Магасову, казалось, было всё равно.
С Магасовым я тоже стал скандалить, но он не просил мне замены.
Я чувствовал, что ослабевший ступор после общения с Даргавсом усиливается.
Доктору Даргавсу я обещал оторвать голову. Об этом наутро, опасливо оглядываясь, рассказывал мне приятель-цыган, начальник радиостанции Патвеев, по кличке Ба Ку. Цыган Ба Ку с испугом говорил, что я обозвал Даргавса «тупым осетинским чеченцем с раздвоенным змеиным языком». Оскорблённый Даргавс обещал, что в Питере,
