высказыванием Белинского, явно навеянным незабываемыми статьями Феофилакта Косичкина: «…что за блаженство, что за сладострастие души сказать какому-нибудь выходцу бог весть откуда, какому-нибудь пройдохе и Видоку, какому-нибудь литературному торгашу, что он оскорбляет собою и эту словесность, которой занимается, и этих добрых людей, кредитом коих пользуется, что он надругался над святостью истины и над святостью знания, заклеймить его имя позором отвержения, сорвать с него маску, хотя бы она была и баронская, и показать его свету во всей его наготе!»
Пушкин же удовлетворенно резюмировал итог борьбы: «…мой камешек угодил в медный лоб Голиафу Фиглярину».
Неожиданное послесловие
Тут бы и поставить точку. Ан нет! Голиаф, вспомним, грозил существованию целого народа и был побежден силою духа легендарного Давида. Омерзительный Булгарин, оказывается, до сих пор не побежден. Нет-нет, да кто-нибудь пытается водрузить его неуклюжую фигуру на пьедестал, представить пигмея чуть ли не гигантом в литературе и «отцом русской демократии». В 1991 году издательство «Современник» отметило двухсотлетие корифея словесности стотысячным тиражом любовно изданного, с золотым тиснением, пухлого тома его сочинений. Да бог с ним, с этим томом: может быть, и надо было кое-что переиздать для интересующихся, для исследователей, правда, не столь шикарно и не в таком количестве, но и с этим можно смириться. Но ведь сопроводили же это издание большой вступительной статьей H. H. Львовой (она же составитель), в которой взахлеб превозносятся достоинства этого господина: «выдающаяся личность», «интересный, загадочный человек», «автор, стоящий у истоков рождения русского исторического романа», его сюжет «не уступает лучшим страницам А. Дюма» (уж не тот ли сюжет «Дмитрия Самозванца», который Булгарин бесцеремонно позаимствовал из неизданного пушкинского «Бориса Годунова», неофициальным цензором которого он был?) и т. п. Разумеется, ни резких отзывов современников о Булгарине, ни эпиграмм Львова не приводит. Уж очень хочется ошарашить читающую публику сенсационным открытием.
Вот и Л. Коренев в июле 1994 года в газете «Сегодня» решил, видимо, встретить приближающийся всенародный праздник – юбилей Пушкина – реабилитацией его врага и завистника. Помилуйте, уверяет нас Коренев, не был Фаддей Венедиктович агентом Третьего отделения (бумажками, что ли, не подтверждено?). И против России не воевал. Вспоминаются, правда, стихи Лермонтова:
Россию продает Фаддей
Не в первый раз, как вам известно…
Но известно было это его современникам: Пушкину, Вяземскому, Баратынскому, Лермонтову и другим, надо думать, непосвященным лицам, а некоторые нынешние товарищи полагают иначе. Ну и пусть полагают. По их мнению, и политически, и нравственно издатель «Северной пчелы» («поборник гласности» – по Кореневу) вполне респектабелен. Вот только характерец имел неважный: «Попросту характер имел он склочный и едкий ум», – оговаривается
