смогут закрепиться, остаться. Она рассчитывает, что его возьмут в массовку. Единственное, что смущает Элону, это то, что Жан темнокожий, а темнокожего пристроить в театр, как ей кажется, гораздо труднее. Потому что для него предусмотрена всего одна роль – роль Отелло. Элона очень красивая блондинка с очень светлой кожей, она – надменная высокая гордая, а Жан темный и невысокий. Вместе они представляют из себя очень интересную пару, как черное и белое, но это только внешне красиво выглядит, потому что внутри этой пары полный разлад. Они как противоположные стороны дуальности хотят друг друга, но не могут быть вместе.
– Да меня и быль устаивает, что мне это сказка, – недовольно отвечает Жан.
Жан не хочет никуда переезжать и тем более становится актером, потому что его и так все устраивает. Он скептически смотрит на планы Элоны. Его привлекает сейчас больше не мысли о Москве или театре, а ее гладкая красивая подмышка, в которую, как ему кажется, можно посадить цыпленка.
– Только подумай, Жан, сколько возможностей может дать нам столица! В столице ведь совсем другие люди, они – продвинутые. С твоим цветом кожи это нам будет как нельзя кстати. К тому дети, которые у нас родятся лет этак через дцать, наверняка они тоже будут черненькими, как ты, негритятами. Им гораздо лучше будет в Москве, чем здесь в этой дыре, где все друг друга знают. По крайней мере, в Москве их не станут дразнить черножопыми, их скорее будут называть афрозадами, – смеется Элона. – Культура. Столица. Там, где Москва, там культура и столица. Да и я, грешная, перестану играть эти все дебильные роли второго плана и сыграю уже что-нибудь настоящее, за что не стыдно.
На самом деле Элоне ни за что не стыдно, потому что у нее отсутствует это чувство. И роли, которые ей достаются в театре, не такие уж и незначительные, как она говорит. И играет она гораздо больше, чем многие актрисы в этом театре. Но Элона любит прибедняться. Она никогда не скажет, что у нее все хорошо, потому что она никогда не удостоит мир такой чести, как быть ей приятным. Она всегда будет уличать свою жизнь в неполноценности, и видеть черный цвет даже там, где его нет. Ей доставляет почти физическое удовольствие порассуждать, как все плохо, усиливая несовершенства своей судьбы и всего мира в целом. Она таким способом как будто бы пытается удовлетворить свою потребность в агрессии к миру, где ее, как ей кажется, недооценили. Внешнее она холодная и даже сдержанная, а внутри – воинствующая и агрессивная.
Жан настолько привык к этому, что уже не особенно реагирует на высказывания Элоны. Он хочет верить в то, что она не злая, а только прикидывается злой, потому что ему так легче существовать.
– Ну что ты так смотришь на меня и ничего не говоришь? – спрашивает Элона, смотря на Жана, который сидит на стуле, обняв его за спинку. – Как будто я со стенками разговариваю.
– А что мне сказать? – отвечает вопросом на вопрос Жан. – Мне кажется, что ты уже все решила за нас обоих. Ты решила, что мы будем жить, как идиоты,
