знать, впитывать, усваивать, поглощать! Он недосыпал, просиживал в кабинете Фрадкина до первых петухов, выискивал в книгах зернышко добра, которое, как он надеялся, когда-нибудь станет на земле и властью, и законом.
Лесоторговец Маркус Фрадкин, видя такое рвение письмоводителя, стал приглядываться к нему не только как к прилежному служащему, но и как к возможному зятю. Он всячески поощрял его увлечение книгами, иностранными языками, привозил из Ковно какие-то журналы, давал Шахне, и тот проглатывал их за один вечер или за одну ночь. Что из того, рассуждал Фрадкин, что он на восемь лет моложе Зельды и простого происхождения. Он, Маркус Фрадкин, тоже не из иерусалимских царей, отец его был коробейником, ходил по градам и весям, продавая крестьянам всякую всячину – иголки, нитки, ножи, пуговицы. Что из того, что Шахне только семнадцать. Приданое – сотни две саженей отборного леса, тысячи три в новеньких хрустящих рублях, домик на берегу Немана – устранит разницу в годах между женихом и невестой.
Однако Шахна не дал себя опутать и связать брачными узами, хотя отец его, каменотес Эфраим Дудак, прознав про такую возможность, всячески подталкивал его на такой шаг.
– Не артачься, Шахна! Пока пташка не улетела к другому, хватай ее за крылышко!.. От такого родства голова кругом идет!.. Подумай, сынок!
Пташка! Родство! Он, Шахна, за две сотни саженей леса, за три тысячи рублей в новеньких хрустящих купюрах свою свободу не отдаст. Зачем ему ходить в вечных должниках у Фрадкина – лучше в письмоводителях.
Нет, на такое Шахна не пойдет. Ему никакой жены не надо. Его жена – мудрость человеческая, его пташка – резвая мысль, гнездящаяся в голове, его родственники – книги и рукописи. Зельда, конечно, хороша, но свою свободу, свою гордую и независимую бедность, свое вольное, легкокрылое воображение, уносящее его из Вильны в Варшаву, из Варшавы – в Париж, из Парижа – в Иерусалим, в Землю обетованную, где он употребит все свои знания, чтобы возродить, отстроить разрушенный Титом Храм, Шахна ставит выше всех земных благ.
Он и отправился из Вилькии в Вильно с единственной целью, с одним-единственным намерением – посвятить свои дни изучению Торы, постижению закона божьего, вне которого не мыслил своего существования.
В раввинское училище его приняли безо всяких проволочек.
Рабби Акива, мудрейший из мудрых, святейший из святых, молвил:
– У тебя, мой сын, не голова, а благоухающий сад.
Первый год учебы пролетел, как сон.
Хотя Шахна жил бедно, частенько недоедал, он был почти счастлив.
Бог и Тора казались высокой непробиваемой стеной, отделявшей его от грязи, от несправедливостей, от всех язв и пороков, которые царили в мире и которым и он, Шахна, был подвержен. То был бесконечный благоуханный сад, и Шахна расхаживал по нему вместе с садовниками рабби Акивой и рабби Элиагу. В том саду росли диковинные цветы добра и справедливости, Шахна срывал их и бросал туда, за стену, обездоленным и оскорбленным; цветы вспыхивали, как молнии, превращаясь
