внимательно смотреть, что же тут происходит. Петровна взялась за ботву, вытащила свеклу из кучи, ловко повернула ее корнем к себе и чик ножом! – листья отлетели. Еще чик-чик по головке свеклы! – головка чистая. И бросила в сторону, рядом с собой. Хрисан Андреевич повторил за нею все в точности. Алеша – тоже, даже ловчее, чем папаня. И пошло! Чик-чик! – долой ботва. Чик-чик! – чистая головка. Трах! – свекла в стороне, уже в новой, очищенной кучке.
Невдалеке, у такого же буртика свеклы, сидела женщина, одна, и делала то же самое. У следующего – тоже, но уже два-три человека вместе. И так на всем поле: свекла шалашиками, укутанные женщины с потрескавшимися ладонями и припухшими от холода лицами. Все работали или в легких брезентовых рукавицах, или голыми руками. Чик-чик! – нет ботвы. Чик-чик! – нет ботвы. Чик-чик! – человек бросает нож и дует ртом на ладони, трет их друг о друга, и снова: чик-чик! – чистая головка. Как часы!
И холодно. Следя за ножами, Бим начал зябнуть, а потом вспряжнулся и стал обследовать местность поблизости, не отбиваясь далеко. Согрелся и вернулся обратно к своим, хотя по пути его приглашали и другие женщины (все на селе уже знали, что такое Черноух).
Потом к ним подошла та женщина, что сидела и работала одна-одинешенька – молодая, но тощая. Она на что-то жаловалась, сморкалась на землю, затем села рядом с Петровной и показывала ей руки. Петровна тоже протянула ей свои ладони. Женщина пригорюнилась, закашлялась, прижимая брезентовой рукавицей грудь, и затихла. А звали ее Наталья.
Петровна – чик-чик! Хрисан Андреевич – чик-чик! Алешка – чик-чик! И дуют на руки, и трут щеки. Петровна – чик-чик! И вдруг – блюк!
У той женщины-горемыки из глаз упала на лист капля. Она закрылась рукавом и ушла к себе, к своей свекле.
– Избави боже, еще и ты не застудись, – сказала Петровна Алеше, подошла, поправила ему теплый платок под шапкой, подо ткнула на шее, сняла с себя холщовый кушак и опоясала Алешин меховой кожушок.
Бим тоже тыкался носом в Алешин кожух, помогал Петровне. Но Алеша, как установил Бим, вовсе не так уж и озяб, как казалось, наоборот, он был гораздо теплее папани и Петровны (Бим-то уж чувствовал это лучше людей).
– Слышь, Алеша, – сказал Хрисан Андреевич, работая ножом за двоих. (Бим навострил уши.) – Поди-ка побегай с Черноухом, погрейтесь маненько.
И вот Бим бежит перед мальчиком по свекловичному полю, закаменелому от мороза. Прошли они поле поперек, Алеше стало жарко, и он снял шапку, развязал платок, сунул его за пазуху, шапку надел, приподняв у нее уши. Рядом с лесной полосой, в густой траве Бим приостановился, потянул воздух, забегал челноком и неожиданно для Алеши замер в стойке.
Алеша подбежал к нему:
– Что тут, Черноух?
Бим стоял неподвижно и ждал приказа. Алеша сообразил-таки, в чем дело:
– Пужай! Пужай!
Бим ждал магического слова «вперед», но Алеша крикнул еще громче:
– Пужай!
Бим
