страшно жаль… Я сожгла бордовое платье, да, забыла утюг… И у тебя еще хватает совести острить?.. Нет, в другом платье не могу, к тому же настроение безнадежно испорчено.
Я повесила трубку. Бордовое платье придется на время спрятать, через месяц Валера все равно о нем забудет. Тут как раз позвонила Танька:
– Ты мне подруга или кто?
– Подруга, подруга, сейчас подъеду.
Надо полагать, это судьба.
Танька, пританцовывая, ждала на остановке. Я открыла дверцу машины, и она плюхнулась рядом.
– Мать моя, холод какой. Лето хочу. Дай гляну, что надела.
Я распахнула шубу.
– Так и знала. Выпендрилась. Теперь на тебя пялиться будет.
– Я тебе сколько раз говорила, ищи подругу хуже себя. А ты простофиля.
– Душевная я, этого у меня не отнимешь. Чего мужу сказала?
– Сказала, что платье бордовое сожгла.
– Правда сожгла? – ахнула Танька.
– Нет.
– Слава богу, хорошее платье. А твои титьки в нем высший класс, не только мужикам, даже мне сразу чего-то хочется.
Тут Танька права: бюст у меня такой, что семь мужиков из десяти, увидев его, долго не могут захлопнуть рот, остальные трое живут с открытым ртом до конца жизни.
Танькин возлюбленный ждал нас при входе. Грузинского в нем только и было что темные волосы, а вообще-то отнести его к какой-либо национальности было весьма затруднительно. Впрочем, Сан-Франциско далеко, и кто знает, какие там грузины. Понять, чего Танька в нем нашла, было невозможно, но она во всем проявляла такую стойкую оригинальность, что я давно оставила всякие попытки что-нибудь в ней уразуметь. Второй кавалер был совершенно бесцветен, к тому же по-русски не говорил, пялился на меня, что-то лепетал и все норовил ухватить за коленку. Черт его знает, что он там себе вообразил. Через полчаса стало ясно – ужин не удался. Сначала это поняла я, а потом дошло и до Таньки; возлюбленный говорил только на две темы: контракт и мост. Танька ерзала, смотрела на него по-особенному, потом притомилась и заявила, что от нее мало что зависит. Это она врала из вредности. Через час мы уже меленько трусили к моей машине. Танька материлась, скользя на высоких каблуках.
– Нет, ты скажи, где еще такого дурака увидишь? А ты ехать не хотела. Да его за деньги надо показывать. Баба из трусов выпрыгивает, а он ей про мост лапшу вешает. Все, это последний американец в моей жизни.
– Он грузин.
– Козел он прежде всего. Ох… Ну что? Поехали к Аркашке, что ли? Напьюсь с тоски.
– К Аркашке не поеду. Позавчера был. Надоел до смерти.
– Бабки стричь не надоело. Поехали, не бросишь же ты меня, когда я в таком положении.
– В каком положении?
– В трагическом, дура.
– Поехали, – сказала я, заводя машину.
– Давай по объездной, быстрей получится.
Но едва мы выехали на объездную, как в машине что-то
